Введение
   Нидерландский гуманист Эразм Роттердамский (около 1469 – 1536 гг.), католический писатель, богослов, библеист, ученый-филолог, не был 
философом в строгом смысле этого слова, но имел огромное влияние на современников. “Ему изумляется, его воспевает и превозносит, — писал 
Камерарий, — каждый, кто не хочет прослыть чужаком в царстве муз”. Как писатель Эразм Роттердамский начал обретать известность, когда ему 
было уже за тридцать. Известность эта неуклонно росла, и его сочинения заслуженно принесли ему славу лучшего латинского писателя своего века. 
Лучше всех других гуманистов Эразм оценил могучую силу книгопечатания, и его деятельность неразрывно связана с такими известными 
печатниками XVI века, как Альд Мануций в Венеции, Иоганн Фробен в Базеле, Бадий Асцензий в Париже, которые тут же публиковали все, что 
выходило из-под его пера. Его произведения переиздавались с быстротой, которой могут позавидовать иные наши отечественные издатели. “Оружие 
христианского воина” только при жизни автора выдержало болеем пятидесяти изданий; “Дружеские разговоры” — около девяноста; сборник античных 
пословиц, поговорок и изречений “Адагии” — свыше шестидесяти. Сразу же после выхода в свет была переведена на европейские языки и 
разошлась в десятках тысяч экземпляров “Похвала Глупости” — цифра по тем временам неслыханная. До запрещения его произведений в 1559 году 
Тридентским собором Эразм был, пожалуй, самым издаваемым европейским автором. С помощью печатного станка — "почти божественного 
инструмента", как его называл Эразм, — он выпускал в свет одно произведение за другим и руководил благодаря живым связям с гуманистами всех 
стран (о чем свидетельствуют одиннадцать томов его переписки) некоей "республикой гуманитарных наук", подобно тому, как в XVIII веке Вольтер 
возглавил просветительское движение. Десятки тысяч экземпляров книг Эразма были его оружием в борьбе с целой армией монахов и теологов, 
неустанно против него проповедовавших и отправлявших на костер его последователей.
   Такой успех такое широкое признание объяснялись не только талантом и исключительной трудоспособностью Эразма Роттердамкого, но и тем 
делом, которому он служил и посвятил всю свою жизнь. То было великое культурное движение, ознаменовавшее собой эпоху Возрождения и лишь 
сравнительно недавно, только в прошлом столетии, получившее точное название “гуманизм”. Возникнув на почве коренных экономических и 
социальных изменений в жизни средневековой Европы, это движение было связано с выработкой нового мировоззрения, которое в 
противоположность религиозному теоцентризму поставило в центр своего внимания человека, его многообразные, отнюдь не потусторонние, 
интересы и потребности, выявление богатства заложенных в нем возможностей и утверждение его достоинства.
   Гуманисты формировали новый облик европейской культуры. Ключ к этому они видели в классической древности. В ней гуманисты искали те 
идеалы истины и красоты, добродетели и человеческого совершенства, которые хотели возродить в своем средневековом обществе. В 
классической учености, в чтении древних авторов усматривали они гарантию развития индивидуальности человека и его разума, высокого 
мастерства в искусстве письма и беседы, достойного поведение в личной и гражданской жизни. Культ древних поэтов, ученых, философов объединял 
всех гуманистов, был тем “видовым отличием”, который выделял их из рода остальных ученых, а разыскание манускриптов, содержащих копии 
выдающихся произведений греческих и латинских писателей, и публикация этих произведений — одним из главных направлений их деятельности.
     Гуманистическое движение зародилось в середине XIV века в Италии и, постепенно распространяясь на север, захватило к концу XV – началу 
XVI века центральную и северную Европу: Францию, Германию, Голландию, а затем и Англию. Сталкиваясь с новой социальной, национальной и 
идеологической реальностью, оно изменялось по содержанию. Ранние итальянские гуманисты, изучавшие классическую греко-латинскую древность, 
сосредоточивались преимущественно на филологических и этических вопросах. Позднее в сферу интересов гуманистов попали и натурфилософия, 
естествознание, политика. Для северных же гуманистов, народы которых особенно тяжело страдали от гнета Римской курии, характерно пристальное 
внимание к вопросам христианской религии и церковной реформы. Гуманизм Эразма Роттердамкого выступал в одеянии христианского благочестия: 
коррумпированной официальной католической церкви противопоставлялась “евангельская чистота” первоначального христианства. И именно 
возвращенное к своим незамутненным истокам христианство в сочетании с возрожденной и усвоенной античной образованностью должны, по 
мнению Эразма, сложиться в новую гуманистическую культуру, которая идейно и нравственно обновит европейское общество и станет гарантией не 
только грядущего расцвета литературы и наук (что особенно заботило ученых-гуманистов), но и прихода в недалеком будущем поистине Золотого 
века.
Биография Эразма Роттердамкого
   Эразм родился в Роттердаме (Голландия). Был незаконнорожденным сыном бюргера. Рассматривая жизненный путь Эразма, мы уже в самом 
его начале видим благоприятный выбор, правда, сделанный еще не им, а его родителями: школа в городе Девентере, где Эразм в 1478 – 1485 годах 
получал среднее образование и где он впервые столкнулся с духовными движениями, оказавшими решающее влияние на всю его жизнь.
   В 70-х годах XIV века, за сто лет до рождения Эразма, в Девентере, в доме голландского священника Герта Гроота была создана новая 
религиозная община “братство общей жизни”. Вскоре общины последователей Гроота стали возникать и в других городах Голландии. Идеологией, 
которую исповедовало “братство”, было так называемое “новое благочестие”, ориентировавшее не на внешнюю формальную религиозность, а на 
строгую нравственность, на внутреннее благочестие, обретаемое на пути духовного паломничества, в индивидуальном акте 
самосовершенствования через постижение духа Христа и подражание его земным делам и человеческим добродетелям. Одно из главных сфер 
деятельности “братства” было воспитание детей, и школа в Девентере находилась под их контролем. Принятое в ней восьмилетнее образование 
состояло из двух ступеней: на первой основное внимание уделялось изучению латинской грамматики, на второй — знакомству с произведениями 
отцов церкви и античных классиков. Эта была знаменитая школа, в которой учились Фома Кемпийский и Николай Кузанский и которая сыграла 
значительную роль в подготовке, а позднее и распространении гуманистической идеологии. Уже в последние годы пребывания Эразма в Девентере 
ректором школы стал Александр Хегий, друг и верный последователь “отца немецкого гуманизма” Родольфа Агриколы. Он осуществил реформу 
преподавания и сделал это учебное заведение поистине центром гуманистического образования. Кроме Эразма Роттердамкого в Деветереской 
школе занимались: Герман фон дем Буше, Конрад Муциан Руф, Иоганн Бутцбах — впоследствии выдающиеся немецкие гуманисты.
   Для умонастроения молодого Эразма, сделанного им выбора показательно его отношение к открывшейся перед ним перспективе монашеской 
жизни. Он никак не желает поступить в монастырь, на чем упорно настаивают его опекуны. А когда, вынужденный уступить им, он, 
восемнадцатилетний юноша, все же делается послушником монастыря Стейн и принимает постриг, то при первом же удобном случае вырывается из 
монастыря (пользуясь своим положением секретаря епископа), якобы временно, но на самом деле, чтобы больше никогда туда не вернуться. 
   Показательна и его жизнь в Париже с 1492 по 1499 годы, где Эразм, хотя он и числился студентом богословского факультета, занимался не 
столько богословием, сколько языком и литературой. Здесь он сошелся с парижскими гуманистами, обсуждал с их лидером Робером Гагеном свой 
диалог “Антиварвары”, написанный в защиту античной литературы от новых “варваров” — погрязших в абстрактно-логических спекуляциях 
схоластиков, писал стихи, составлял пособия по латинской стилистике, собирал древние пословицы и поговорки.
   Говоря о становлении Эразма как гуманиста, нельзя не упомянуть и о том влиянии, которое оказали на него, недавнего студента, впервые 
приехавшего в Англию в 1499 году, оксфордские гуманисты. Джон Колет, Уильям Гроцин, Томас Линакр и близкий к ним по взглядам, еще совсем 
молодой (ему было тогда всего 21 год), Томас Мор были горячими поклонниками античной философии, литературы и энтузиастами изучения 
греческого языка. Но их занимала не только Греко-латинская древность. Глава этого гуманистического кружка Джон Колет был одержим проектами 
реформации католической церкви и ее нравственного обновления. В своих проповедях Колет обличал пороки священников и монахов, их 
стяжательство, праздность, лицемерие и невежество, резко критиковал схоластическую и догматическую теологию, затемнявшую, по его мнению, 
подлинный смысл учения Христа и его апостолов, как оно выражено в “Новом завете”. Эразм восторженно отзывался о глубокой учености 
оксфордских гуманистов. Он писал, что, когда слушает Колета, ему кажется, что он внимает самому Платону, что он поражен обширными познаниями 
Гроцина и уточенными суждениями Линакра. Что же касается Мора, то с ним у Эразма сразу же установились особенно теплые отношения, быстро 
перешедшие в крепкую дружбу.
   По своей натуре, легко ранимой, застенчивой, даже робкой, Эразм не был ни бойцом, ни трибуном. Хорошую книгу, ученую беседу он 
предпочитал треволнениям жизни. Признанный глава европейских гуманистов, он занимал среди них обособленное место, уклоняясь от слишком 
тесных контактов с какими либо их группировками и не беря на себя особо твердых обязательств. Уклонялся он и от тех доходных служб, которые 
неоднократно предлагали ему сильные мира сего. Слишком высоко он ценил независимость и свободу, без которых невозможны никакие 
плодотворные умственные занятия. Он хотел чувствовать себя свободным во всем, очень любил путешествовать, переезжал из одной страны в 
другую, из одного города в другой и часто менял места жительства. Его интересовали и волновали многие проблемы культурной и общественной 
жизни и среди них проблема войны и мира, к которой он не раз обращался в своих произведениях.
   Всей своей деятельностью, в особенности начиная с 1511 года, когда появляется "Похвальное слово Глупости", Эразм способствовал тому, 
что в его время духовная диктатура церкви была сломлена. В XVI веке это сказалось, прежде всего, в возникновении протестантской церкви. 
Поэтому, когда в Германии вспыхнула Реформация (1517 г.), ее сторонники были уверены, что Эразм выступит в ее защиту и своим всеевропейским 
авторитетом укрепит реформаторское движение. Несколько лет Эразм уклонялся от прямого ответа на этот волновавший всех современников 
вопрос. Но наконец (1524 г.) решительно разошелся с Лютером, заняв в религиозных распрях нейтральную позицию, которую сохранил до конца 
дней. За это он навлекает на себя обвинение в измене делу веры и насмешки, как со стороны католиков, так и протестантов. В позиции Эразма 
впоследствии усматривали только нерешительность и недостаток смелости. Несомненно, личные качества Эразма, на которые наложили отпечаток 
условия его рождения и обстоятельства жизни (Пятно "бастарда", положение почти беглого монаха и скитания по чужим странам в известной мере 
определили его дипломатическую осторожность), сыграли здесь известную роль. Но также несомненно, что идеалы Эразма и Лютера — последний 
во многом остался до конца питомцем схоластического богословия — были слишком различны даже в вопросах реформы церкви, а тем более в 
общих вопросах нравственности и понимания жизни. Последние годы жизни он провел в скитаниях по Европе, охваченной междоусобицами. 
Скончался он в Базеле, работая над комментарием к Оригену.
Труды Эразма Роттердамкого и их влияние на современников
   Для современного читателя знаменитый нидерландский гуманист Эразм Роттердамский (1469 –1536 гг.) фактически "писатель одной книги" — 
бессмертного "Похвального слова Глупости". Даже его "Домашние беседы", любимое чтение многих поколений, потускнели с ходом времени, 
потеряли свою былую остроту. Десять томов собрания сочинений Эразма, выпущенные еще в начале XVIII века, больше не переиздаются, и к ним 
обращаются только специалисты, изучающие культуру Возрождения и движение гуманизма, во главе которого стоял автор "Похвалы Глупости". 
Эразм Роттердамский — более знаменитый, чем известный писатель.
   Но такими же "авторами одной книги" остались для потомства и другие великие современники Эразма: корифей английского гуманизма Томас 
Мор и французского — Франсуа Рабле. Время — лучший критик — не ошиблось в своем отборе. Причина такого рода литературной судьбы — в 
особом характере мысли гуманистов Возрождения. Им присуще живое чувство глубокой взаимосвязи различных сторон жизненного процесса, та 
цельность взгляда на мир, при которой мысль не может ограничиться одним уголком действительности, одной ее стороной, но стремится дать 
картину всего общества, разрастаясь в своего рода энциклопедию жизни. Отсюда "универсальный" жанр "Неистового Роланда" Ариосто, "Гаргантюа 
и Пантагрюэля" Рабле, "Дон-Кихота" Сервантеса, "Утопии" Мора, а также "Похвального слова" Эразма. Мы называем эти произведения поэмой, 
романом или сатирой, хотя каждое из них слишком синтетично по характеру и само образует свой особый жанр. Форма здесь часто условна, 
фантастична или гротескна, на ней сказывается стремление выразить все, передать весь опыт времени в индивидуальном преломлении автора. 
Такое произведение, одновременно эпохальное и глубоко индивидуальное, как бы конденсирует в себе одном творчество писателя во всем его 
своеобразии и, сливаясь с именем творца, заслоняет для потомства все остальное его наследие.
   Но для современников Эразма каждое его произведение было большим событием в культурной жизни Европы. Современники ценили его как 
ревностного популяризатора античной мысли, распространителя новых "гуманитарных" знаний. Его "Adagia" ("Поговорки"), собрание античных 
поговорок и крылатых слов, с которым он выступил в 1500 году, имело огромный успех. По замечанию одного гуманиста, Эразм в них "разболтал 
тайну мистерий" эрудитов и ввел античную мудрость в обиход широких кругов "непосвященных". В остроумных комментариях к каждому изречению 
или выражению (напоминающих позднейшие знаменитые "Опыты" Ш.Монтеня), где Эразм указывает те случаи жизни, когда его уместно применять, 
уже сказывались ирония и сатирический дар будущего автора "Похвального слова". Уже здесь Эразм, примыкая к итальянским гуманистам XV века, 
противопоставляет выдохшейся средневековой схоластике живую и свободную античную мысль, ее пытливый независимый дух. Сюда же 
примыкают его "Apophthegmata" ("Краткие изречения"), его работы по стилистике, поэтике, его многочисленные переводы греческих писателей на 
латынь — международный литературный язык тогдашнего общества. Эразмом были изданы в оригинале или латинском переводе многие греческие 
классики: Эзоп, Аристотель, Демосфен, Еврипид, Гален, Лукиан, Плутарх, Ксенофонд; латинские писатели, поэты, драматурги, историки: Цицерон, 
Ливий, Гораций, Овидий, Персий, Плавт, Сенека, Светоний.
   Следует отметить его “Дружеские разговоры” — вершину эразмовской художественной прозы. Здесь в полной мере проявился его талант 
бытописателя, мастера диалога, занимательного рассказчика, ненавязчивого моралиста. Моралиста, потому что нравственное воспитание было 
одной из тех основных целей, которую преследовал Эразм, создавая “Дружеские разговоры”.
   Эразм отстаивал широкое светское образование — и не только для мужчин, но и для женщин, он требовал реформы школьного обучения.
   Его политическая мысль, воспитанная на традициях античного свободолюбия, проникнута отвращением ко всяким формам тирании, и в этом 
отвращении легко узнается Эразм из Роттердама, питомец городской культуры. "Христианский государь" Эразма появился в том же 1516 году, что и 
"Утопия" Т.Мора, и через два года после того, как Макиавелли закончил своего "Князя". Это три основных памятника социально-политической мысли 
эпохи, однако весь дух трактата Эразма прямо противоположен концепции Макиавелли. Эразм требует от своего государя, чтобы он правил не как 
самовольный хозяин, а как слуга народа, и рассчитывал на любовь, а не на страх, ибо страх перед наказанием не уменьшает числа преступлений. 
Воли монарха не достаточно, чтобы закон стал законом. В век нескончаемых войн Эразм, возведенный в ранг "советника империи" Карлом V (для 
которого он и написал своего "Христианского Государя"), не устает бороться за мир между государствами Европы.
   Его антивоенная "Жалоба Мира" была в свое время запрещена Сорбонной, но в наши годы появилась в новых переводах на французский и 
английский язык. Это произведение лежит у истока одной из замечательных европейских идейных традиций — традиции антивоенной, пацифистской 
литературы. Велика важность и значимость содержащихся в нем мыслей и тем влиянием, какое оно оказало на общественное сознание своего и 
последующего времени.
   А такое влияние нетрудно проследить. Именно здесь за Эразмом, по намеченному им пути, пойдут крупнейшие европейские мыслители Ян Амос 
Коменский, Уилям Пенн, Шарль Ирине де Сен-Пьер, Жан Жак Руссо, Иеремия Бентам, Иммануил Кант. Это ими будут обсуждаться, 
разрабатываться, обосновываться и пропагандироваться программы установления вечного мира между народами, долженствующего навсегда 
положить конец войнам. И уже от них идея мира дойдет до нашего времени, чтобы стать существенной доминантой современной международной 
политике и современного мировоззрения.
   В XVI – XVIII веках читатели особенно ценили также религиозно-этический трактат Эразма "Руководство христианскому воину" (1504 г.). Здесь, 
как и в ряде других произведений, посвященных вопросам нравственности и веры, Эразм борется за "евангельскую чистоту" первоначального 
христианства, против культа обрядов, против языческого поклонения святым, против формализма ритуала, против "внешнего христианства" — всего 
того, что составляло основу могущества католической церкви. Признавая существенным для христианства лишь "дух веры", а не церемонию обряда, 
Эразм вступает в противоречие с ортодоксальной теологией. Богословские работы Эразма вызывали самые страстные и ожесточенные споры и 
давали противникам немало поводов обвинять его во всех ересях.
   Главным трудом своей жизни Эразм считал исправленное издание греческого текста Нового завета (1516 г.) и его новый латинский перевод. 
Этим тщательным филологическим трудом, в котором текст Священного Писания освобожден от вкравшихся на протяжении веков ошибок и 
произвольных толкований, Эразм нанес удар авторитету церкви и принятого ею канонического латинского текста Библии (так называемой 
"Вульгаты"). Еще существеннее то, что в комментариях к своему переводу и в так называемых "парафразах" (толкованиях) книг Священного 
Писания, применяя научные методы исторической критики (связь Библии с древнееврейскими нравами) и прямую интерпретацию (вместо 
аллегорической или казуистической, характерной для средневековых схоластов), подвергая сомнению аутентичность отдельных книг и выражений и 
обнажая противоречия в священном тексте, Эразм подготавливал почву для позднейшей рационалистической критики Библии.
   Отвергая авторитеты позднесредневековой схоластики, он неустанно издавал труды первых отцов церкви. Отредактировать и издать девять 
томов сочинений св. Иеронима стоило Эразму, по его собственному замечанию, больше труда, чем автору их написать. Так же он публикует 
сочинения ранних христианских писателей Иоанна Златоуста, Илария, Амвросия, Лактанция, Августина, Василия Великого, текстологически их 
выверяет, пишет к ним предисловия и комментарии. Он переиздает примечание к “Новому Завету” итальянского гуманиста Лоренцо Валы — первому 
произведению библейской критики эпохи Возрождения.
   Это обращение к первоисточникам было формой движения вперед, так как множило в умах сомнения в бесспорности установленных церковью 
догм, относительно которых, как оказывалось, во многом расходились и сами отцы церкви. Но тем самым Эразм обосновывал принцип широкой 
терпимости в вопросах веры, которые — за исключением немногих самых общих положений — должны были, по его мнению, стать частным делом 
каждого верующего, делом его свободной совести и разумения. Призывая своих последователей переводить Библию на новые языки и оставляя за 
каждым верующим право разобраться в священном писании как единственном источнике веры, Эразм открывал доступ в святая святых богословия 
всякому христианину, а не только первосвященникам теологии.
Анализ “Похвалы глупости”
   Со слов самого Эразма мы знаем, как возникла у него идея "Похвалы Глупости".
   Летом 1509 года он покинул Италию, где провел три года, и направился в Англию, куда его приглашали друзья, так как им казалось, что в связи с 
восшествием на престол короля Генриха VIII открываются широкие перспективы для расцвета наук.
   Эразму уже исполнилось сорок лет. Два издания его "Поговорок", трактат "Руководство христианскому воину", переводы древних трагедий 
доставили ему европейскую известность, но его материальное положение оставалось по-прежнему шатким (пенсии, которые он получал от двух 
меценатов, выплачивались крайне нерегулярно). Однако скитания по городам Фландрии, Франции и Англии и в особенности годы пребывания в 
Италии расширили его кругозор и освободили от педантизма кабинетной учености, присущего раннему германскому гуманизму. Он не только изучил 
рукописи богатых итальянских книгохранилищ, но и увидел жалкую изнанку пышной культуры Италии начала XVI века. Гуманисту Эразму приходилось 
то и дело менять свое местопребывание, спасаясь от междоусобиц, раздиравших Италию, от соперничества городов и тиранов, от войн папы с 
вторгшимися в Италию французами. В Болонье, например, он был свидетелем того, как воинственный папа Юлий II, в военных доспехах, 
сопровождаемый кардиналами, въезжал в город после победы над противником через брешь в стене (подражая римским цезарям), и это зрелище, 
столь неподобающее сану наместника Христа, вызвало у Эразма скорбь и отвращение. Впоследствии он недвусмысленно зафиксировал эту сцену в 
своей "Похвале Глупости" в конце главы о верховных первосвященниках.
   Впечатления от пестрой ярмарки "повседневной жизни смертных", где Эразму приходилось выступать в роли наблюдателя и "смеющегося" 
философа Демокрита, теснились в его душе на пути в Англию, чередуясь с картинами близкой встречи с друзьями — Т. Мором, Фишером и Колетом. 
Эразм вспоминал свою первую поездку в Англию, за двенадцать лет перед этим,       научные споры, беседы об античных писателях и шутки, которые 
так любил его друг Т.Мор.
   Так возник необычайный замысел этого произведения, где непосредственные жизненные наблюдения как бы пропущены через призму античных 
реминисценций. Чувствуется, что госпожа Глупость уже читала "Поговорки", вышедшие за год до этого новым расширенным изданием в знаменитой 
типографии Альда Мануция в Венеции.
   В доме Мора, где Эразм остановился по приезду в Англию, за несколько дней, почти как импровизация, было написано это вдохновенное 
произведение. "Мория, — по выражению одного нидерландского критика, — родилась подобно ее мудрой сестре Минерве-Палладе": она вышла во 
всеоружии из головы своего отца.
   Как и во всей гуманистической мысли и во всем искусстве Эпохи Возрождения — той ступени развития европейского общества, которая 
отмечена влиянием античности — в "Похвале Глупости" встречаются и органически сливаются две традиции,   это видно уже в самом названии книги.
   С одной стороны, сатира написана в форме "похвального слова", которую культивировали античные писатели. Гуманисты возродили эту форму 
и находили ей довольно разнообразное применение. Иногда их толкала к этому зависимость от меценатов, и сам Эразм не без отвращения, как он 
признается, написал в 1504 г. такой панегирик Филиппу Красивому, отцу будущего императора Карла V. В то же время, еще в древности 
искусственность этих льстивых упражнений риторики — "нарумяненной девки", как называл ее Лукиан, — породила жанр пародийного похвального 
слова, образец которого оставил нам, например, тот же Лукиан ("Похвальное слово мухе"). К жанру иронического панегирика (наподобие известной в 
свое время "Похвалы Подагре" нюренбергского друга Эразма В. Пиркгеймера) внешне примыкает и "Похвальное слово Глупости".
   Но гораздо более существенно влияние Лукиана на универсально критический дух этого произведения. Лукиан был самым любимым писателем 
гуманистов, и Эразм, его почитатель, переводчик и издатель, не случайно заслужил у современников репутацию нового Лукиана, что означало для 
одних остроумного врага предрассудков, для других — опасного безбожника. Эта слава закрепилась за ним после опубликования "Похвального 
слова".
   С другой стороны, тема Глупости, царящей над миром, — не случайный предмет восхваления, как обычно бывает в шуточных панегириках. 
Сквозной линией проходит эта тема через поэзию, искусство и народный театр XV – XVI века. Любимое зрелище позднесредневекового и 
ренессансного города — это карнавальные "шествия дураков", "беззаботных ребят" во главе с Князем Дураков, Папой-Дураком и Дурацкой 
Матерью, процессии ряженых, изображавших Государство, Церковь, Науку, Правосудие, Семью.  Девиз этих игр — "Число глупцов неисчислимо". Во 
французских "соти" ("дурачествах"), голландских фарсах или немецких "фастнахтшпилях" (масленичных играх) царила богиня Глупость: глупец и его 
собрат шарлатан представляли, в различных обличиях, все разнообразие жизненных положений и состояний. Весь мир "ломал дурака". Эта же тема 
проходит и через литературу. В 1494 году вышла поэма "Корабль Дураков" немецкого писателя Себастьяна Брандта — замечательная сатира, 
имевшая громадный успех и переведенная на ряд языков (в латинском переводе 1505 г. за 4 года до создания "Похвального слова Глупости" ее мог 
читать Эразм). Эта коллекция свыше ста видов глупости своей энциклопедической формой напоминает произведение Эразма. Но сатира Брандта — 
еще полусредневековое, чисто дидактическое произведение. Намного ближе к "Похвальному слову" тон свободной от морализации жизнерадостной 
народной книги "Тиль Эйленшпигель" (1500). Ее герой под видом дурачка, буквально исполняющего все, что ему говорят, проходит через все 
сословия, через все социальные круги, насмехаясь над всеми слоями современного общества. Эта книга уже знаменует рождение нового мира. 
Мнимая глупость Тиля Эйленшпигеля только обнажает Глупость, царящую над жизнью, — патриархальную ограниченность и отсталость сословного и 
цехового строя. Узкие рамки этой жизни стали тесны для лукавого и жизнерадостного героя народной книги.
   Гуманистическая мысль, провожая уходящий мир и оценивая рождающийся новый, в самых живых и великих своих созданиях часто близко стоит 
к этой "дурачествующей" литературе — и не только в германских странах, но и во всей Западной Европе. В великом романе Рабле мудрость одета в 
шутовской наряд. По совету шута Трибуле пантагрюэлисты отправляются за разрешением всех своих сомнений к оракулу Божественной Бутылки, 
ибо, как говорит Пантагрюэль, часто "иной дурак и умного научит". Мудрость трагедии "Король Лир" выражает шут, а сам герой прозревает лишь 
тогда, когда впадает в безумие. В романе Сервантеса идеалы старого общества и мудрость гуманизма причудливо переплетаются в голове 
полубезумного идальго.
   Конечно, то, что разум вынужден выступать под шутовским колпаком с бубенчиками, — отчасти дань сословно-иерархическому обществу, где 
критическая мысль должна надеть маску шутки, чтобы "истину царям с улыбкой говорить". Но эта форма мудрости имеет вместе с тем глубокие 
корни в конкретной исторической почве переходной эпохи.
   Для народного сознания периода величайшего прогрессивного переворота, пережитого до того человечеством, не только многовековая 
мудрость прошлого теряет свой авторитет, поворачиваясь "глупой" своей стороной, но и складывающаяся буржуазная культура еще не успела стать 
привычной и естественной. Откровенный цинизм внеэкономического принуждения эпохи первоначального накопления, разложение естественных 
связей между людьми представляется народному сознанию, как и гуманистам, тем же царством "неразумия". Глупость царит над прошлым и 
будущим. Современная жизнь — их стык — настоящая ярмарка дураков. Но и природа, и разум также должны — если хотят, чтоб их голос был 
услышан, — напялить на себя шутовскую маску. Так возникает тема "глупости, царящей над миром". Она означает для эпохи Возрождения здоровое 
недоверие ко всяким отживающим устоям и догмам, насмешку над всяким претенциозным доктринерством и косностью, как залог свободного 
развития человека и общества.
   В центре этой "дурачествующей литературы" как ее наиболее значительное произведение в лукиановской форме стоит книга Эразма. Не только 
содержанием, но и манерой освещения она передает колорит своего времени и его угол зрения на жизнь.
   Здесь будет уместно вспомнить близкую во многих отношениях "Похвальному слову Глупости" "Утопию" друга Эразма Томаса Мора, 
опубликованную через пять лет после "Похвального слова". Современники чувствовали идейную и стилевую связь "Утопии" с "Похвальным словом 
Глупости", и многие склонны были даже приписывать авторство критической первой части "Утопии", где разоблачена "глупость" нового порядка 
вещей, Эразму. Литературными своими корнями гуманистическое произведение Мора восходит, как известно, также к античности, но не к Лукиану, а к 
диалогам Платона и к коммунистическим идеям его "Государства". Но всем своим содержанием "Утопия" связана с современностью — 
социальными противоречиями аграрного переворота в Англии. Более разительно сходство основной мысли: и здесь и там своего рода "мудрость 
наизнанку", сравнительно с господствующими представлениями. Всеобщее благоденствие и счастье разумного строя в "Утопии" достигается не 
благоразумным накоплением богатства, а отменой частной собственности, — это звучало не меньшим парадоксом, чем речь Мории. Известно, что 
Эразм принимал участие в первых изданиях "Утопии", которую он снабдил предисловием.
   Композиция "Похвалы Глупости" отличается внутренней стройностью, несмотря на некоторые отступления и повторения, которые разрешает 
себе Мория, выкладывая в непринужденной импровизации, как и подобает Глупости, то, "что в голову взбрело". Книга открывается большим 
вступлением, где Глупость сообщает тему своей речи и представляется аудитории. За этим следует первая часть, доказывающая 
"общечеловеческую", универсальную власть Глупости, коренящуюся в самой основе жизни и в природе человека. Вторую часть составляет описание 
различных видов и форм Глупости — ее дифференциация в обществе от низших слоев народа до высших кругов знати. За этими основными частями, 
где дана картина жизни, как она есть, следует заключительная часть, где идеал блаженства — жизнь, какою она должна быть, — оказывается тоже 
высшей формой безумия вездесущей Мори (в первоначальном тексте "Похвального слова" нет никаких подразделений: принятое деление на главы 
не принадлежит Эразму и появляется впервые в издании 1765 года).
   Для новейшего читателя, отделенного от аудитории Эразма веками, наиболее живой интерес представляет, вероятно, первая часть 
"Похвального слова", покоряющая неувядаемой свежестью парадоксально заостренной мысли и богатством едва уловимых оттенков. Глупость 
неопровержимо доказывает свою власть над всей жизнью и всеми ее благами. Все возрасты и все чувства, все формы связей между людьми и 
всякая достойная деятельность обязаны ей своим существованием и своими радостями. Она — основа всякого процветания и счастья. Что это — в 
шутку или всерьез? Невинная игра ума для развлечения друзей или пессимистическое "опровержение веры в разум"? Если это шутка, то она, как 
сказал бы Фальстаф, зашла слишком далеко, чтобы быть забавной. С другой стороны, весь облик Эразма, не только как писателя, но и как человека 
— общительного, снисходительного к людским слабостям, хорошего друга и остроумного собеседника, человека, которому ничто человеческое не 
было чуждо, любителя хорошо поесть и тонкого ценителя книги — исключает безрадостный взгляд на жизнь, как на сцепление глупостей, где мудрецу 
остается только, по примеру Тимона, бежать в пустыню (гл. XXV). Облик этого гуманиста был во многом как бы прототипом