Проблема правильности и однообразия богослужебных книг во всей её остроте встала перед русской церковью начиная со второй половины
XVI века, после выхода в свет первых печатных книг. Для их тиражирования необходимо было отобрать рукописные оригиналы с минимальным
количеством ошибок и описок. Испорченность большинства богослужебных книг была бесспорным фактом, и поэтому уже Стоглавый собор
рекомендовал к употреблению и переписыванию только "добрые переводы" [1, c. 114]. Но критерий правильности так и не был найден. Поэтому
переписчики и первопечатники выбирали наилучшую копию, исходя из субъективного представления о качестве и авторитетности той или иной книги,
иногда сличая её с другими доступными славянскими списками. Вопрос об обращении к греческим оригиналам в первые десятилетия книгопечатания
поставлен не был из-за малообразованности духовенства и профессиональных переписчиков, а также вследствие фактического отсутствия
школьного образования.
Ещё одним стимулом к скорейшему исправлению церковной и обрядовой жизни была концепция "Москва — III Рим", согласно которой Москва
является непосредственной преемницей византийской теократии, а царь российский становится "единым вселенским православным царем всех
христиан" [2, c. 121]. Эти горделивые национальные амбиции, вырывавшие Русскую Церковь из соборного единства, смогли вырасти до размеров
государственной идеологии вследствие всего хода истории, постепенно подведшего сознание русской интеллектуальной элиты к идее особого
мессианского пути русского народа [см. 3, c. 30]. Обострение эсхатологических ожиданий в XVII в., трудности православия в Польше и на Ближнем
Востоке, укрепление Российской государственности — все это не могло не укрепить русского человека в убеждении в том, что именно России
предстоит спасти христианство и стать вселенским центром мессианского царства. "Не мы ли Израиль истинный, люди христианские?" — писал
справщик Печатного Двора Шестак Мартемьянов в трактате о единогласии — острейшем вопросе литургической жизни русской церкви того времени
[3, c. 118].
Но ни глубина познания вероучительных истин, ни чистота богослужебной жизни, ни наличие просвещения и культуры не соответствовали
государственным претензиям мирового масштаба. В то же время, замкнутая провинциальная среда российской глубинки, осознавая себя центром и
последним оплотом православия, враждебно относилась к приходящим ученым чужакам [см. 2, c. 121], опасаясь еретических веяний. Так, в диспуте с
греческим патриархом Паисием Троицкий монах Арсений Суханов, обвиняя греков во многих "еретических" прегрешениях, утверждает уже
непосредственное церковное преемство: "мы веру приняли от Бога, а не от вас, и крещение приняли изначала от св. апостола Андрея, а не
от вас... Приходил он Черным морем и к нам, и мы от него тогда же приняли крещение, а не от греков" [2, c. 127]. Постановка этих
богословских проблем была обусловлена временем. XVI – XVI века — эпоха грандиозных религиозных потрясений в Европе. Тридцатилетняя война,
реформация, контрреформация и инквизиция, проникновение в Россию "обновленного" христианства. Всё это не могло не вызвать отзвука в жизни
российского государства и Церкви.
Идеология "Москва — III Рим", попав на национальную почву, порождает два типа мировоззрения: первый характеризуется верой в полноту и
безукоризненность богословского знания русской церкви и стремлением отгородиться от внешнего мира. Второй тип русского религиозного
мировоззрения стремился придать русской церкви вселенское значение и "через сближение в обряде с греками приблизить политическое
объединение православных народов под московским царем" [2, c. 124], для этого, прежде всего, было необходимо поднять на более высокий
уровень книжность, школьное образование, упразднить обрядовые разногласия. Примером и образцом для исправления должна была стать
греческая церковь. Столкновение приверженцев двух взглядов на место России в мире и истории было неизбежным, и именно оно послужило
причиной раскола в русской церкви, страшные последствия которого сказываются и по настоящее время.
Исправление богослужебных книг и церковной обрядности должно было послужить возвышению русской церкви в глазах всего православного
мира, признанию Москвы центром православия, о котором пророчествовал старец Филофей: "Два Рима пали, третий — Москва — стоит, а
четвертому не быть. Все христианские царства пришли в конец и сошлись в одно царство нашего государя; все христианские царства
"потопишася от неверных", только царство одного нашего государя благодатию Христовою стоит" [4, c. 410].
Первая серьёзная попытка проведения исправления книг с использованием греческих оригиналов была предпринята в 1615 г., царь Михаил
Федорович поручает исправление Потребника 1602 г. архимандриту Троице-Сергиевой Лавры Дионисию, канонарху Арсению Глухому, библиотекарю
Лавры Антонию и священнику Ивану Наседке. Справщики понимали, перед какой непосильной задачей были поставлены: "Нам одним не исправить
книги Потребника; — писали Антоний и Наседка государю, — в списках её с давнего времени множество разностей и погрешностей как от
переводчиков, так и от неискусных переписчиков". Без поддержки сверху, "без настоятеля от властей", "без митрополичьего совета"
книжные, а тем более обрядовые исправления не будут восприняты церковью — по выражению Арсения, "простым людям будет смутно" [1, c.
116 – 117].
Работа продолжалась полтора года. Для исправления Потребника в распоряжении справщиков имелось около двадцати славянских списков
этой книги и пять списков греческих, которыми пользовались только Дионисий и Арсений, самостоятельно изучившие греческий язык. Основные
искажения, найденные в Потребнике, заключались в следующем:
· в прибавлении в чине освящения богоявленской воды "... Духом Твоим Святым и огнем", эту вставку справщики нашли только в двух
славянских списках, но не в самом тексте, а на полях и поверх строки;
· несколько молитв из чина исповеди попали в число молитв священника перед литургией;
· конечные славословия многих молитв были искажены — при обращении к одному из Лиц пресвятой Троицы молитва заканчивалась
славословием всей Троицы.
Кроме Потребника справщики пересмотрели цветную Триодь, Октоих, общую Минею, месячную Минею, Псалтирь, Канонник, Типикон 1610 г. [1, c.
117]. Исправление последней книги вызвало бурный протест со стороны её малограмотных издателей — головщика лавры Логгина и уставщика
Филарета. Их бурная ненависть и клеветничество сыграли свою роль — 18 июля 1618 г. митрополитом Ионой был созван собор для обсуждения
сделанных исправлений в Потребнике. Результатом Собора стало обвинение справщиков в еретичестве ("... Духа Святого не исповедует яко огнь
есть" [1, c. 119]). Архимандрит Дионисий был заключен в Новоспасском монастыре и в течение года подвергался страшным унижениям и
надругательствам даже со стороны митрополита Ионы. Арсений Глухой был заточен на Кирилловом подворье и также терпел различные лишения и
нужды. Иван Наседка, отлученный от Церкви, остался на свободе и в опровержение воздвигнутых на него клевет написал обширное сочинение в 35
глав, дошедшее до нашего времени. Не оставались безмолвными и Дионисий с Арсением — ими написано несколько оправдательных посланий.
Ученые были реабилитированы только после посвящения патриарха Филарета (1619 – 1643 гг.). 2 июля 1619 г. собор, на котором присутствовали
два патриарха и царь, опровергнул все клеветы. Дионисий с честью и большими дарами возвращен на место настоятеля Троице-Сергиевой Лавры,
Арсений назначен главным справщиком, а Наседке было разрешено священнодействовать в Успенском соборе [1, c. 280; 2, с. 96]. После
продолжительных дискуссий вставка "и огнем" была упразднена — только 9 декабря 1625 г. патриарх Филарет издал окружной указ об изъятии и
исправлении печатных Требников. Решающим аргументом в этом споре стали грамоты от Александрийского и Иерусалимского патриархов и списки
греческих молитв на Богоявление, пришедшие к тому времени в Москву.
Патриарх Филарет, знавший не понаслышке о бурном развитии книгопечатания в Европе, приложил немало усилий к расширению масштабов
книжного дела в России. В 1620 г. типография была перенесена на старый Печатный двор и имела 7 печатных станов. Расширился и штат
справщиков: трое из них знали греческий язык (старец Арсений Глухой, Богоявленский игумен Илия, мирянин Григорий Онисимов) и два лица,
обладающих большими знаниями, авторитетом и опытом (протопоп Иван Наседка и старец Антоний Кралев). Справщики были снабжены богатой
коллекцией древних пергаментных и бумажных рукописей, был выделен штат чтецов и писцов. Московская типография за время патриарха Филарета
выпустила изданий больше, чем за все время предыдущей истории книгопечатания в России [2, c. 100]. Характерной особенностью работы
справщиков является ссылка в послесловиях изданных книг на древние харатейные славянские списки. Единого критерия исправления книг ещё не
существовало, поэтому не было и единообразия текстов, и справщики сознавались в несовершенстве издаваемых книг, заранее прося снисхождения
и прощения за неизбежные неточности, ошибки и расхождения. Тем не менее, разности в книгах рукописных достигали гораздо больших размеров, и
печатание книг предотвращало дальнейшее умножение расхождений. В июле 1633 г. патриарх Филарет издал окружную грамоту, в которой осудил
изданный под редакцией Логгина Типикон как напечатанный "не по апостольскому и не по отеческому преданию, своим самовольством" [1, c.
298]. Греческие книги в качестве образца, по всей видимости, в то время использовались только для выбора наилучшего варианта.
При патриархе Иоасафе (1634 – 1640 гг.) книжное производство продолжало расширяться с прежними темпами. Всего напечатано 23 книги, 16
из которых переизданы заново, вдвое увеличилось и количество печатных станов. Продолжалось собирание из монастырей старинных рукописей. В
1641 г. в Москву были приглашены новые справщики: "старцы добрые, и черные попы, и дьяконы житием воздержательны, и крепкожительны,
и грамоте горазди" [1, c. 323]. Наиболее известен из них был Василий Федоров Бурцев, подьячий патриаршего двора, печатавший свое имя на
своих изданиях. К 1650 г. сложился достаточно квалифицированный состав справщиков: продолжал свою деятельность иеромонах (бывший
протопоп) Иосиф Наседка, протопоп Михаил Рогов и другие менее известные лица. Над ними были поставлены протопоп Стефан Вонифатьев,
протопоп Иван Неронов и протопоп Аввакум. Именно их усилиями в вероучительные книги попало "Феодоритово Слово" о двуперстии. С этого
времени древнерусские обряды были закреплены печатным словом. Поэтому книги Иосифовой печати в XVIII и XIX вв. пользовались незыблемым
авторитетом у старообрядцев.
Середина XVII века отмечена ростом религиозной активности приходского духовенства. Если религиозные движения предыдущих веков имели
сугубо монашескую направленность (св. Сергий Радонежский и Кирилл Белоозерский; преп. Иосиф Волоцкий и Нил Сорский), то "движение церковной
реформы" XVII века, начатое протопопом Иваном Нероновым, охватило слои белого духовенства и мирян. Основными целями "боголюбцев" были
· упразднение церковных непорядков (например, небрежение клира и мирян к богослужениям, многогласие, начетничество) и повышение
нравственного уровня населения (упразднение полуязыческих игрищ; борьба с повсеместным пьянством и распущенностью, в т. ч. и среди
духовенства);
· просвещение всех слоев населения светом Благовестия;
· организация проповеднической деятельности как в рамках богослужения, так и вне его).
Это движение охватило почти всю культурную элиту Руси, в т. ч. и лучшую часть епископата. Неудивительно, что и справщики 40-х годов так же
принадлежали к числу горячих сторонников церковного возрождения, внося свой весомый вклад путем распространения печатного церковного
слова.
Методика исправлений при патриархе Иосифе (1642 – 1652 гг.) мало изменилась — по-прежнему правка проводилась по славянским образцам
с привлечением греческих оригиналов в исключительных случаях. Но книжное производство продолжало развиваться (издано 36 названий).
Расширилась тематика издаваемых книг — издана первая грамматика церковно-славянского языка; напечатано большое количество творений
святых отцов и несколько компилятивных апологетических и полемических сборников, в основном киевского происхождения с отчетливым влиянием
латинской учености [2, c. 116]. По словам митрополита Макария, именно в этот период "число неисправностей и погрешностей в книгах по
малограмотности или небрежности справщиков гораздо более увеличилось, а что всего важнее — теперь преимущественно внесены в
печатные книги те роковые мнения и погрешности, которые вскоре сделались основами и отличительными верованиями русского
раскола" [1, c. 338]. Но новейшая историческая наука оспаривает теорию испорченности старорусского обряда, несмотря на бесшкольность русских
издателей и неизбежные вследствие этого ошибки и расхождения, русская традиция сохранила ряд черт древневизантийских обрядов, впоследствии
измененных самими греками [1, c. 662; 3, с. 20].
Середина XVII века знаменуется стремлением передовых лиц Российского государства добиться международного признания Москвы в
качестве "Третьего Рима", столицы православного мира. Для этого, по мнению идеологов реформы, прежде всего, необходимо, преодолев
размежевание со слабеющими православными державами, провести пересмотр книг и обрядов по греческому образцу, вырастить собственную
богословскую школу, способную вобрать в себя все сокровища 1,5-тысячелетней истории Церкви.
Одним из первых шагов в этом направлении было решение царя Алексея Михайловича издать исправленную по греческому оригиналу
Острожскую Библию 1580 г. Для чего из Киева были приглашены ученые иеромонахи: Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий и Дамаскин
Птицкий, на которых, кроме издательской деятельности, были возложены и школьно-учительные обязанности. Примерно в это же время боярин
Федор Михайлович Ртищев организует близ Москвы монастырь, в котором поселяются 30 киевских монахов. При монастыре образуется и школа,
открытая для всех желающих. Первым учеником становится сам Ртищев, большое время посвящавший изучению греческой грамматики и беседам со
старцами.
Необходимо заметить, что после восшествия на престол царя Алексея Михайловича (1645 г.) ближайшие его друзья и советники принадлежали к
сторонникам церковных реформ, для которых дела Церкви и возрождения благочестия имели первостепенное значение. Влияние троих из них было
наиболее весомым: это дядька царя, боярин Морозов, царский духовник Стефан Вонифатьев (в будущем главный кандидат на патриаршее место) и
Федор Ртищев, личный друг царя. Благодаря их влиянию дело реформы, постоянно наталкивающееся на сопротивление епископата и патриарха, все
же продвигалось.
Политика эволюционного исправления книг и обрядов была прервана визитом в 1649 г. Иерусалимского патриарха Паисия. Последний сразу же
проникся мыслью русской элиты о создании всемирной православной державы под руководством Московского царя. В речи перед государем
Паисий призвал Алексея Михайловича освободить терпящих угнетение христиан "от пленения нечестивых" [1, c. 350]. Но в беседах с передовыми
людьми Московской Руси круга царского духовника, протопопа московского Благовещенского собора Стефана Вонифатьева патриарх высказал
мнение о недопустимости введений "новшеств" в русской церкви (двуперстие, сугубая аллилуйя, многогласие и т. д.). В результате, в противовес
костному патриарху Иосифу и подавляющему большинству населения в церкви создался кружок радикальных реформаторов, в число которых вошел
и архимандрит Никон (будущий патриарх). С этого момента дело исправления книг обрело и прочную идеологическую подоплеку, и четкие ориентиры
— греческую церковь как образец для точного копирования.
После смерти патриарха Иосифа (15.03.1652) патриархом становится любимец царя, новгородский митрополит Никон (1652 – 1658 гг.). Идея
"московского церковного великодержавия, требовавшая срочных и чрезвычайных реформ в русской церкви для её вящего исправления и
прославления," [2, c. 141] становится делом всего последующего служения Никона. Он традиционно продолжает развитие книжного дела, но
греческий образец становится основным, и отклонения от него уже не допустимы. Мотивы к такому подходу Никон находит в статьях Деяний КПого
собора 1593 г. об утверждении патриаршества на Руси. Постановлениями собора русский патриархат обязывался "быть согласным во всем с
восточными собратьями и ради этого изглаждать всякие разногласия" [2, c. 151]. В свойственном Никону прямолинейном авторитарном стиле
без оглядки на церковное большинство патриарх последовательно и тиранично начинает проводить политику приведения русской церкви к
единообразию с греческой.
Вследствие неразвитости церковной археологии ни греки, ни русские не могли проследить историю развития обряда. Каждая из сторон считала
древнейшими и неповрежденными именно свои богослужебные каноны. Как было указано выше, мнение Арсения Суханова, изложенное в "Прениях о
вере" (спор с патр. Паисием), наиболее близко к истине. После XI в. греки постепенно заменяют Студийский (КПий) устав уставом св. Саввы
(Иерусалимский), с течением времени к Иерусалимскому уставу переходят и другие православные церкви. В России происходит тот же процесс — в
XIV – XV вв. митрополиты Фотий и Киприан вводят Иерусалимский устав. Но после 1439 г. в России больше не было греческих митрополитов, и
русская церковь до XVII в. так и сохранила переходной вариант устава, включавшего в себя как древние элементы Студийского, так и части
Иерусалимского уставов.
Сама идея книжной справы по греческим оригиналам для русского человека казалась подозрительной. Нравственный упадок и тяжелое
материальное положение греческой церкви были известны на Руси. В споре с патриархом Паисием Арсений Суханов ставил грекам в упрек, что "по
взятии Цареграда турками латиняне выкупили все греческие книги, а у себя, переправя, напечатали и вам роздали" [2, c. 127]. Испорченность
новогреческих книг была достоверным фактом. Кроме того, по прибытии Арсения в Москву становятся известны факты, совершенно потрясающие
простодушного благочестивого русского человека: убийство патриархом Паисием КПого патриарха Парфения, переход в ислам родосского
митрополита, борьба за КПий престол четырех одновременных вселенских патриархов, крайнее корыстолюбие греческой иерархии и пр. [3, c. 204].
Всё это ещё более усилило позиции реформаторской партии боголюбцев, боровшихся за церковное обновление в духе древнерусского благочестия,
и ослабило доверие к филогреческой политике Никона.
И боголюбцы, и Никон добивались одного и того же — усиления Церкви и создания теократического государства, но мотивация этого
основывалась на разных предпосылках, а следовательно, разнились и средства достижения, а значит и результат. Никон видел себя вселенским
патриархом, первым среди равных, и в то же время стыдился русских провинциальных порядков. "Комплекс неполноценности и
провинциальности, желание стать "как все патриархи", выглядеть и служить как служили блестящие и столь соблазнительные
византийцы несомненно играли очень значительную роль в развитии обрядовой политики патриарха из простых крестьян, пробывшего
почти всю свою жизнь в глубокой провинции. Весь его "эллинизм" вытекал не из преклонения перед греческой культурой или греческим
богословием, а из мелкого тщеславия и легковесных надежд на вселенскую роль" [3, c. 223]. "Камнем преткновения" на пути к вселенскому
православному единению стало, по мнению Никона, средостение между русскими богослужебными текстами и обрядами и греческим обрядом, т. е.
те разночтения, которые не задевали вероучительных истин и тактично замалчивались восточными патриархами XV – XVI вв. Незнание истории
православной литургики приводило как русских, так и греческих иерархов к выводу об "ошибках", вкравшихся в русские книги с течением времени.
Ещё одним сильным толчком к проведению обрядовых реформ в духе Никона стало известие, привезенное Сухановым в 1650 г., о сожжении на
Афоне, в твердыне православия, русских богослужебных книг как еретических [2, c. 128].
Властный патриарх Никон, ставший свидетелем фактического устранения патриарха Иосифа от церковных дел партией "боголюбцев" во главе
с И. Нероновым, естественно, после вступления в права патриарха постарался возвратить церковную власть в свои руки и свести на нет влияние
протопопов-реформаторов, борцов за упорядочение обряда и богослужения, за утверждение старого русского устава. Печатный Двор был
переведен из ведения Дворцового Приказа в подчинение патриарху. В штате Печатного Двора с целью укрепления позиций сторонников пересмотра
обряда были произведены значительные изменения: к работе допущены представители киевской учености — киевский иеромонах Епифаний
Славинецкий и его ученик чудовский иеродиакон Евфимий, проделавший огромный труд по систематизации и переписи русских богослужебных книг.
Честность и компетентность Епифания не вызывала никаких сомнений, но проблема "исправления" книг была для него чисто техническим вопросом,
не представлявшем особых трудностей. Самой одиозной фигурой книжной справы, во многом затруднившей ход принятия никоновских реформ
русской церковью и скомпрометировавшей идею книжной справы, стал Арсений Грек. Этот "квалифицированный ренегат" [3, c. 205], успевший
побывать и униатом, и римо-католиком, и магометанином прибыл на Русь вместе с патриархом Паисием, и после раскрытия всей правды был
отправлен для покаяния на Соловки. В 1652 г. Арсений вызволен из Соловецкого монастыря тогда ещё митрополитом Никоном и помещен для
учительства при патриаршем дворе. Через год Арсений Грек становится справщиком книг.
Для квалифицированного проведения исправления книг в русские и греческие монастыри и библиотеки были посланы экспедиции с целью
собрать как можно больше старых служебников, уставов, псалтырей, евангелий и других богослужебных и церковных книг. В результате, в
распоряжении Печатного Двора оказалось около 2700 ценнейших церковных книг. В 1653 г. библиотека Печатного Двора ещё более расширяется:
Арсений Суханов привозит с Востока более пятисот книг, пятьдесят старинных книг приходит с Афона, около двухсот старых уставов и служебников
присылают восточные патриархи. Естественно, что серьёзное исследование и сличение текстов требовало значительного времени и тщательной
научной работы. Но при Никоне этого не произошло — уже 9 октября 1652 г., до прибытия в Москву старых книг, начинает печататься новое
исправленное издание Псалтыри. В данном случае исправления коснулись крестного знамения и поклонов при чтении молитвы св. Ефрема Сирина. Т.
о., несмотря на заявление о необходимости книжной справы по древним греческим и славянским рукописям, исправления проводились по
современным греческим книгам венецианской печати конца XVI и начала XVII в. Одним из главных аргументов старообрядцев в полемике с
официальной церковью стал именно "факт некритического покорного следования новогреческому печатному тексту" [2, c. 161]. "А печатано
с книг, иже греческие словут, а печатают их рстленно в трех латинских градех: в Риме и в Париже и в Венеции", — писал в своем объемном
труде о нововведениях Никона отец Никита Добрынин (Пустосвят) [2, c. 161].
Исправления вызвали недовольство со стороны старых справщиков, и в том же году Иван Наседка и Сила Григорьев были уволены. В конце
лета 1652 г. скончался и Ш. Мартемьянов, друг Неронова и Вонифатьева. Позиции боголюбцев были ослаблены: при Печатном Дворе оказались
ставленники Никона, беспрекословно выполнявшие указания патриарха.
1653 г. становится годом открытой конфронтации между сторонниками никоновских реформ и боголюбцами. Неронов, Аввакум, Павел
Коломенский и др. подают царю челобитную с протестом против действий патриарха, против оскорбления национального достоинства и
фактического принижения древнерусского (древневизантийского) православного предания в пользу "падшего" Второго Рима. После ряда
конфликтных ситуаций начинается открытая травля боголюбцев: взят под стражу и расстрижен отец Логгин Муромский, запрещен в служении и
выслан протопоп И. Неронов, уволен и арестован Михаил Рогов. Та же участь постигла и длинный ряд других соратников Неронова. Для оправдания
своих действий и с целью удовлетворения требований оппозиции весной 1654 патриарх Никон собирает поместный собор. Результатом его
деятельности становится постановление о признании русских чинов "неправыми и нововводными" и о необходимости проведения проверки русских
уставов "по старым и харатейным славянским и греческим" оригиналам. Как мы видели, вопреки данному постановлению исправление
проводилось согласно новопечатным греческим книгам. Единственный епископ, подписавший деяния собора с оговоркой в защиту московской
практики — Павел Коломенский — был запрещен и сослан в Новгородско-Олонецкий край, где безвестно погиб.
Новые книги вызвали законный протест у большинства православного населения. В отличие от поправок начала века, большинство
исправлений были совершенно бесполезны и крайне спорны, т. к. основывались на более поздних греческих текстах. При фактическом отсутствии
улучшений текстов и порядка богослужений был внесен хаос в церковную службу, и легковесное изменение устава подрывало веру прихожан в его
значимость и осмысленность [3, c. 225].
Постепенно при усилении напора реформ усиливается и оппозиция. Число челобитных, посланий и др. произведений в защиту древнего устава
увеличивалось с каждым днем. "Некоторые из них были значительными литургическо-богословскими сочинениями, методически и глубоко
разбиравшими правку книг" [3, c. 262]. В "Слове на еретики" старец Спиридон Потемкин выдвигает аргумент о непогрешимости литургических
текстов и священнодействий — "все бо святая суть и держание [истины] не пресечется ни на один час". Уже с древних времен аргумент от
богослужебных текстов принимался в богословских спорах, и в этом Потемкин прав, но грань между деталями богослужения и догматами Церкви
старцем явно не различается. По словам грамоты КПого патриарха Паисия, написанной в ответ на запрос патриарха Никона, "если случится, что
какая-нибудь церковь будет отличаться от другой порядками, неважными и несущественными для веры... Это не должно производить
никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера" [2, c. 157].
В большинстве трактатов так или иначе встает вопрос о принципиальной правомочности книжных исправлений. Если Москва — Третий Рим, то
только её авторитет и предания значимы для вселенского православия. Духовное падение Москвы напрямую связано с эсхатологическими
временами. Т. е. правка книг в угоду еретичествующему Западу и подозрительным вселенским патриархам является началом конца, сигналом к
ожиданию близкого явления антихриста. Сама по себе любая идеология как ряд идей, отчужденных от первоначального смысла, неизбежно имеет
разрушительное действие для общества. И раскол с его катастрофическими последствиями стал следствием развития паразитирующей на народном
благочестии идеологии "Москва — Третий Рим".
В уже упоминавшемся труде Никиты Добрынина (Пустосвята) основной упор делается на независимость русской церкви, в отличие от
восточных церквей, находящихся под игом неверных. Поэтому чистота веры должна сохраниться именно здесь, что и подтверждало не одно
поколение восточных патриархов. Подробный разбор правок приводит Добрынина к выводу об их бесполезности, т. к. зачастую они сведены
единственно к замене некоторых слов на синонимы ("Давыд" — "Давид"; "певцы" — "песнословцы"; "отроча рождаеши" — "деторождаеши" и пр.).
Таким образом, такая мелочная правка может быть вызвана только сознательным вредительством по научению темных сил, стремлением внести
"еретическую новизну". Распространенным аргументом в споре с "никонианами" стал довод о том, что русские святители и великие святые
спасались, пользуясь старыми книгами. В ответ на это из уст патриархов и епископов на соборе 1667 г. Аввакум услышал поразившие его слова:
"глупы-де были и не мыслили наши русские святые; неученые-де люди были, — чему им верить!" [3, c. 307]. Неудивительно, что после таких
оскорблений русских святых русскими же епископами значительная часть церкви соблазнилась и ушла в раскол.
Обобщение многих идей раннего старообрядчества представлено в "Ответе Православных", написанном дьяконом Федором во время
пустозерского заточения. Здесь в полной мере предстают все плоды идеологии "Москва — Третий Рим". "Нигде несть такия правыя веры якоже в
Московском государстве; аще и быша и ещё есть в иных землях вера христианская, но много с ересьми смешашася; а такия уже под
солнцем веры несть, какова в русстей земли... " [3, c. 316]. Продолжая эти логические рассуждения, идеологи старообрядчества приходили к
выводу о близости эсхатологической развязки — раз пал последний оплот правой веры, то и антихрист уже ходит по земле. Наиболее радикальные
религиозные вожди настаивали на необходимости самоубийства (в разных его формах) для спасения души.
Крупнейшим центром сопротивления введению "греко-латинской веры" стал Соловецкий монастырь, осажденный войсками за активное
сопротивление нововведениям в 1668 г. и разгромленный только через восемь лет. Отсюда выходит несколько значительных трудов в защиту
старого обряда. Среди них четыре челобитных, посланных на имя царя. Авторы говорят о нарушении "церковного чина и устава"; о большей
сохранности русской веры по сравнению с греческой, где "православная вера от насилия поганых турков до конца иссякла"; о недостаточной
надежности новопечатных греческих книг, изданных на деньги католиков на неправославных землях и пр. [3, c. 310].
Реакция православного народа на книжную справу тоже была неоднозначна. Сильное влияние на решение о принятии или отвержении
исправленных книг оказывал пример большинства духовенства, постепенно соглашавшегося на использование новых книг, а также пример царя,
прилагавшего огромные усилия к стабилизации богослужебной жизни и распространению исправленных книг. Кроме того, на не подчинявшихся
оказывалось сильнейшее психологическое, а затем и физическое давление. Поэтому для противостояния властям надо было иметь серьёзные
богословские аргументы, мужество и наглядный пример борьбы за "веру отцов". Всего этого было в избытке у многочисленных сторонников
старообрядческого движения: и писатели, апологеты старого благочестия, и многочисленные мученики за веру, и постепенно формировавшиеся
центры противостояния "никоновской ереси", разбросанные по всей России и имевшие тесные связи между собой. Большинство народа с трудом
понимало смысл действий патриарха. Впервые характерные претензии были высказаны во время беспорядков лета 1654 г., вызванных моровой
язвой. Бунтовщики говорили, что "патриарх ненадежен в вере и действует не лучше еретиков и иконоборцев", что к правке допущен
многократный ренегат Арсений Грек, который "многие книги перепортил", "ведут-де нас Арсений и патриарх к конечной гибели". Но вскоре
вспышка недовольства угасла, т. к. всем было известно о том, что в случае надобности правительство без колебаний пустит в ход войска [3, c. 235].
О смятении прихожан писал Неронов в одной из челобитных царю. По его словам, очень много "малодушных людей погибает, еже в
отчаяние впали, и к церквам Божиим по оскуду учали ходить, а инии и не ходят, и отцев духовных учали не иметь". Алексей Михайлович в
письме к Никону также констатирует тот факт, что после правки книг "в народе молва многая о разнице в церковных службах и о печатных книгах"
повсюду идет, и что можно "в народе чаять всякого соблазна" [3, c. 261].
Книжная справа первой половины XVII в. не вызывала такого активного протеста со стороны православных. Постепенное создание
богословской базы, школы книжной справы и воспитание достаточного числа подготовленных кадров постепенно дало свои результаты: усилиями
боголюбцев к середине века можно говорить о церковном возрождении и достаточно развитом книгопечатании. Шестилетнее патриаршее служение
Никона с его волюнтаристским подходом ко всем церковным делам, часто требующим только соборного разрешения, оказалось чревато
катастрофическими последствиями. В последние годы правления Никон охладел к делу книжного исправления, которому в начале служения он
отдавал столько сил и энергии. И возможно, что терпимость к приверженцам старых книг могла возобладать в церкви. Но под влиянием двух
восточных патриархов соборы 1666 – 1667 гг. придали обрядовым вопросам догматическую силу, и мирное разрешение обрядовых споров стало
невозможно. Благодаря силовому и психологическому воздействию правительства новые книги были введены в обиход, а борьба с их противниками
растянулась на несколько веков.
Библиографический список
1. Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви, Книга шестая. Период самостоятельности Русской
Церкви (1589 – 1881), Патриаршество в России (1589 – 1720), Отдел первый Патриаршестов Московское и всея Великия Россия и
Западнорусская митрополия (1589 – 1654). М.: Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.
2. Карташов В. А. Собрание сочинений: В 2-х томах. Т. 2: Очерки по истории русской церкви. М.: ТЕРРА, 1992.
3. Зеньковский С. А. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. Репринтное воспроизведение. М.: Церковь, 1995.
4. Макарий (Булгаков), митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Книга четвертая. Часть первая. История Русской
Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240 – 1589). М.: Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря,
1994.
|