Как автор описывает возникновение современного человека?

Ответ
   «Прежде всего люди были трех полов, а не двух, как ныне, — мужского и женского — ибо существовал еще 
третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, 
ставшее бранным, — андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов — 
мужского и женского. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног 
столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, 
глядевшие в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее 
можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, так 
же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и 
перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед… 
   …Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов, и то, что 
Гомер говорит об Эфиальте и Оте, относится к ним: это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы 
напасть на богов.
   И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род 
людской громом, как когда-то гигантов, — тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться с 
таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав, говорит:
   — Кажется, я нашел способ сохранить людей и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу 
каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число 
их увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут 
буйствовать, я, сказал он, рассеку их пополам снова, и они запрыгают у меня на одной ножке.
   Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут 
яйцо волоском. И каждому, кого он разрезал, Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону 
разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное 
велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному 
месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие — оно и носит ныне 
название пупка. Разгладив складки и придав груди четкие очертания, — для этого ему служило орудие вроде того, 
каким сапожники сглаживают на колодке складки кожи, — возле пупка на животе Аполлон оставлял немного 
морщин, на память о прежнем состоянии.
Как автор связывает любовь и природу человека?
Ответ
   И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к 
другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от 
бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь. И если одна половина умирала, то оставшаяся в живых 
выискивала себе любую другую половину и сплеталась с ней, независимо от того, попадалась ли ей половина 
прежней женщины, то есть то, что мы теперь называем женщиной, или прежнего мужчины. Так они и погибали. Тут 
Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперед срамные их части, которые до того 
были у них обращены в ту же стороны, что прежде лицо, так что семя они изливали не друг в друга, а в землю, как 
цикады. Переместил же он их срамные части, установив тем самым оплодотворение женщин мужчинами, для того 
чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с 
мужчиной — достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взяться за 
дела и позаботиться о других своих нуждах. Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к 
другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую 
природу.
Какие представления об Эроте сталкиваются в диалоге?
Ответ
   …Ведь Эрот — самый человеколюбивый бог, он помогает людям и врачует недуги, исцеление от которых 
было бы для рода человеческого величайшим счастьем…
   …Эрот — это великий бог, это любовь к прекрасному….
   — Но ведь насчет Эрота ты признал, что, не отличаясь ни добротою, ни красотой, он вожделеет к тому, чего 
у него нет.
   — Да, я это признал.
   — Так как же он может быть богом, если обделен добротою и красотой?
   — Кажется, он и впрямь не может им быть.
   — Вот видишь, — сказала она, — ты тоже не считаешь Эрота богом.
   — Так что же такое Эрот? — спросил я, — Смертный?
   — Нет, никоим образом.
   — А кто же?
   — Как мы уже выяснили, нечто среднее между бессмертным и смертным.
Мог ли Бог быть субъектом любви в представлении Эллионов?
Ответ
   Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Прежде, повторяю, мы были 
чем-то единым, а теперь, из-за нашей несправедливости, мы поселены богом порознь, как аркадцы 
лакедемонянами. Существует, значит, опасность, что, если мы не будем почтительны к богам, нас рассекут еще 
раз, и тогда мы уподобимся не то выпуклым надгробным изображениям, которые как бы распилены вдоль носа, 
не то значкам взаимного гостеприимства.
В чем Платон видит различие мнения и знания?
Ответ
   — Стало быть, тебе неведомо, что правильное, но не подкрепленное объяснением мнение нельзя назвать 
знанием? Если нет объяснения, какое же это знание? Но это и не невежество. Ведь если это соответствует тому, 
что есть на самом деле, какое же это невежество? По-видимому, верное представление — это нечто среднее 
между пониманием и невежеством.
В чем автор видит двойственность Эрота?
Ответ
   Когда родилась Афродита, боги собрались на пир, и в числе их был Порос, сын Метиды. Только они 
отобедали — а еды у них было вдоволь, — как пришла просить подаяния Пения и стала у дверей. И вот Порос, 
охмелев от нектара — вина тогда еще не было, — вышел в сад Зевса и, отяжелевший, уснул. И тут Пения, 
задумав в своей бедности родить ребенка от Пороса, прилегла к нему и зачала Эрота. Вот почему Эрот — 
спутник и слуга Афродиты: ведь он был зачат на празднике рождения этой богини; кроме того, он по самой своей 
природе любит красивое: ведь Афродита красавица. Поскольку же он сын Пороса и Пении, дело с ним обстоит 
так: прежде всего он всегда беден и, вопреки распространенному мнению, совсем не красив и не нежен, а груб, 
неопрятен, не обут и бездомен; он валяется на голой земле, под открытым небом, у дверей, на улицах и, как 
истинный сын своей матери, из нужды не выходит. Но с другой стороны, он по-отцовски тянется к прекрасному и 
совершенному, он храбр, смел и силен, он искусный ловец, непрестанно строящий козни, он жаждет разумности и 
достигает ее, он всю жизнь занят философией, он искусный чародей, колдун и софист. По природе своей он ни 
бессмертен, ни смертен: в один и тот же день он то живет и расцветает, если дела его хороши, то умирает, но, 
унаследовав природу отца, оживает опять. Все, что он ни приобретает, идет прахом, отчего Эрот никогда не 
бывает ни богат, ни беден.
Почему Эрот — философ?
Ответ
   Он находится также посредине между мудростью и невежеством, и вот почему. Из богов никто не 
занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к 
мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять—таки и невежды. 
Ведь тем-то и скверно невежество, что человек и не прекрасный, и не совершенный, и не умный вполне доволен 
собой. А кто не считает, что в чем-то нуждается, тот и не желает того, в чем, по его мнению, не испытывает 
нужды.
   — Так кто же, Диотима, — спросил я, — стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды 
философией не занимаются?
   — Ясно и ребенку, — отвечала она, — что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и 
невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость — это одно из самых прекрасных на свете благ, а Эрот 
— это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, т. е. любителем мудрости, а философ 
занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой. Обязан же он этим опять-таки своему 
происхождению: ведь отец у него мудр и богат, а мать не обладает ни мудростью, ни богатством.
Что Платон понимает под термином «счастье», «творчество»?
Ответ
   — Ну, а если заменить слово «прекрасное» словом «благо» и спросить тебя: «Скажи, Сократ, чего хочет 
тот, кто любит благо?»
   — Чтобы оно стало его уделом, — отвечал я.
   — А что приобретает тот, чьим уделом окажется благо? — спросила она.
   — На это, — сказал я, — ответить легче. Он будет счастлив.
   — Правильно, счастливые счастливы потому, что обладают благом, — подтвердила она. — А спрашивать, 
почему хочет быть счастливым тот, кто хочет им быть, незачем. Твоим ответом вопрос, по-видимому, исчерпан.
   — Ты права, — согласился я.
   — Ну, а это желание и эта любовь присущи, по-твоему, всем людям, и всегда ли они желают себе блага, по-
твоему?
   — Да, — отвечал я, — Это присуще всем.
   — Но если все и всегда любят одно и то же, — сказала она, — то почему же, Сократ, мы говорим не обо 
всех, что они любят, а об одних говорим так, а о других — нет?
   —Я и сам этому удивляюсь, — отвечал я.
   — Не удивляйся, — сказала она, — Мы просто берем одну какую-то разновидность любви и, закрепляя за 
ней название общего понятия, именуем любовью только ее, а другие разновидности называем иначе.
   — Например? — спросил я.
   — Изволь, — отвечала она, — Ты знаешь, творчество — понятие широкое. Все, что вызывает переход из 
небытия в бытие, — творчество, и, следовательно, создание любых произведений искусства и ремесла можно 
назвать творчеством, а всех создателей — их творцами.
   — Совершенно верно, — согласился я.
   — Однако, — продолжала она, — ты знаешь, что они не называются творцами, а именуются иначе, ибо из 
всех видов творчества выделена одна область — область музыки и стихотворных размеров, к которой и принято 
относить наименование «творчество». Творчеством зовется только она, а творцами-поэтами — только те, кто в 
ней подвизается.
   — Совершенно верно, — согласился я.
Что, по Платону, является подлинным предметом любви?
Как Платон описывает проявление бессмертного начала в смертной сущности?
Ответ
   — Несомненно, — сказала она, — А почему именно родить? Да потому, что рождение — это та доля 
бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. Но если любовь, как мы согласились, есть 
стремление к вечному обладанию благом, то наряду с благом нельзя не желать и бессмертия. А значит, любовь 
— это стремление и к бессмертию.
Как Вы понимаете мысль, что любовь вовсе не есть стремление к прекрасному, а 
является стремлением «родить и произвести на свет»? 
Ответ
   Дело в том, Сократ, что все люди беременны как телесно, так и духовно, и, когда они достигают известного 
возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не 
в безобразном. Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение. И это дело божественное, ибо зачатие и 
рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном. Ни то ни другое не может произойти в 
неподходящем, а неподходящее для всего божественного — это безобразие, тогда как прекрасное — это 
подходящее. Таким образом, Мойра и Илифия всякого рождения — это Красота. Поэтому, приблизившись к 
прекрасному, беременное существо проникается радостью и весельем, родит и производит на свет, а 
приблизившись к безобразному, мрачнеет, огорчается, съеживается, отворачивается, замыкается и, вместо того 
чтобы родить, тяготится задержанным в утробе плодом. Вот почему беременные и те, кто уже на сносях, так 
жаждут прекрасного — оно избавляет их от великих родильных мук. Но любовь, — заключила она, — вовсе не 
есть стремление к прекрасному, как то тебе, Сократ, кажется.
   — А что же она такое?
   Стремление родить и произвести на свет в прекрасном.
Как эволюционирует предмет любви? Как Платон представляет направленность 
такой эволюции?
Ответ
   Кто хочет избрать верный путь ко всему этому, должен начать с устремления к прекрасным телам в 
молодости. Если ему укажут верную дорогу, он полюбит сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные 
мысли, а потом поймет, что красота одного тела родственна красоте любого другого и что если стремиться к 
идее прекрасного, то нелепо думать, будто красота у всех тел не одна и та же. Поняв это, он станет любить все 
прекрасные тела, а к тому одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой. После 
этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему попадется человек хорошей души, но не 
такой уж цветущий, он будет вполне доволен, полюбит его и станет заботиться о нем, стараясь родить такие 
суждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно постигнет красоту нравов и обычаев и, 
увидев, что все это прекрасное родственно между собою, будет считать красоту тела чем-то ничтожным. От 
нравов он должен перейти к наукам, чтобы увидеть красоту наук и, стремясь к красоте уже во всем ее 
многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-либо привлекательности, плененным красотой 
одного какого-то мальчишки, человека или характера, а повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в 
неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли, пока, наконец, набравшись тут 
сил и усовершенствовавшись, он не узрит того единственного знания, которое касается прекрасного.
В каком смысле, по Платону, любовь к прекрасному сама по себе необратима?
Ответ
   Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца 
этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были 
предприняты все предшествующие труды, — нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни 
гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, 
для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с 
другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде 
какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще что-нибудь, а само по себе, 
всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, 
что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает. 
И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и 
начал постигать самое прекрасное, тот, пожалуй, почти у цели.
Библиографический список
   Платон, Диалог «Пир», Платон. Сочинения. Т. 2, М., 1972. (По темам: «Природа человека и смысл его 
существования», «Возникновение и развитие философии как социокультурный процесс», «Бытие человека»).