Анализируя уроки прошлого, можно решать сегодняшние проблемы, в том числе и проблемы подъема 
сельской экономики. Сегодня, пожалуй, главное — вернуть крестьянину утраченное в прежние годы положение 
хозяина земли, пробудить чувство любви к ней, уверенность в завтрашнем дне. Различные формы подряда, 
аренда и меры социального развития деревни призваны обеспечить успех в решении этих задач.
   Весьма широк круг вопросов, связанных с историей коллективизации. Сюда относятся и развитие сельского 
хозяйства в условиях нэпа, и расслоение крестьянства, сохранение в его среде кулачества на одном полюсе, 
бедноты и батрачества — на другом, и развитие кооперации, и внутрипартийная борьба вокруг вопросов, 
связанных с путями и темпами социалистических преобразований, и многое другое.
   То, что крестьянству в нашей стране было суждено пойти по пути кооперирования, в конце 20-х годов было 
очевидно каждому экономисту. Все они сходились в признании неизбежности и прогрессивности перехода 
сельского хозяйства на путь кооперативного производства. Но даже в среде аграрников-марксистов 
сталкивались весьма разноречивые суждения о том, какой быть кооперированной деревне, и как из 
единоличника превратить крестьянина в "цивилизованного кооператора". Эти споры отражали противоречивость 
тех реальных экономических предпосылок кооперирования, которые сложились к концу 20-х годов в СССР.
   Действительно, в 20-х годах наблюдался заметный подъем крестьянского хозяйства, свидетельствующий о 
благотворных результатах национализации земли, освобождении крестьян от помещичьего гнета и эксплуатации 
со стороны крупного капитала, а также об эффективности новой экономической политики. За три – четыре года 
крестьяне восстановили сельское хозяйство после сильнейшей разрухи. Однако в 1925 – 1 29 гг. производство 
зерна колебалось на уровне чуть выше довоенного. Рост производства технических культур продолжался, но был 
умеренным и неустойчивым. Хорошими темпами увеличивалось поголовье скота: с 1925 по 1928 г. примерно на 
5% в год. Словом, мелкое крестьянское хозяйство отнюдь не исчерпало возможностей своего развития. Но, 
конечно, они были ограниченными с точки зрения потребностей страны, вступившей на путь индустриализации.
   На XV съезде ВКП(б) в 1927 г. был провозглашен "курс на коллективизацию". Применительно к деревне это 
означало осуществление весьма многообразной системы мер, направленных на производственный подъем 
многомиллионной массы крестьянских хозяйств, увеличение их товарной продукции и вовлечение в русло 
социалистического развития. Это вполне обеспечивалось на пути их кооперирования.
   Кризис хлебозаготовок в конце 1927 г. возник как результат рыночных колебаний, а не как отражение 
кризиса сельскохозяйственного производства, а тем более, социального кризиса в деревне. 
   Что же случилось? Почему на частном рынке цены на хлеб поползли вверх? Хотя валовой сбор зерновых в 
1928 г. был несколько выше, чем в 1927 г., неурожай на Украине и Северном Кавказе привел к тому, что ржи и 
пшеницы было собрано примерно на 20% меньше, чем в 1927/28 гг.
   Может быть, все эти обстоятельства не сказались бы столь ощутимо на обстановке хлебозаготовок, если 
бы не два фактора. Первый: хотя сокращение планового хлебооборота и размеров планового снабжения хлебом 
городского населения было незначительным, это произошло в условиях быстрого роста промышленности и 
численности городского населения, предъявляющего возрастающий спрос на продовольствие. Именно это 
вызвало скачок цен частного рынка. Второй — связанное с острым дефицитом ресурсов для внутреннего рынка 
сокращение хлебного экспорта, который в 1928/29 гг. составил всего 3,27% к уровню 1926/27 гг.
   Хлебный экспорт фактически потерял всякое реальное значение, вызвав крайнюю напряженность 
платежного баланса. Поскольку хлеб был важным экспортным ресурсом, дававшим значительную часть валюты, 
под угрозу ставилась программа импорта машин и оборудования, а по существу, программа индустриализации.
   Конечно, сокращение государственных заготовок хлеба создавало угрозу планам промышленного 
строительства, осложняло экономическое положение, обостряло социальные конфликты и в городе и в деревне. 
Обстановка к началу 1928 г. серьезно осложнилась, она требовала взвешенного подхода. Но сталинская группа, 
которая только что добилась большинства в политическом руководстве, не проявила ни государственной 
мудрости, ни понимания ленинских принципов политики по отношению к крестьянству как союзнику рабочего 
класса в строительстве социализма. Больше того, она пошла на прямой отказ от этих принципов, на слом нэпа и 
широкое применение чрезвычайных мер, то есть насилия над крестьянством. На места последовали 
подписанные И. В. Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей и требованием "поднять на 
ноги партийные организации, указав им, что дело заготовок является делом всей партии", что "в практической 
работе в деревне отныне делается ударение на задаче борьбы с кулацкой опасностью".
   Началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев 
не только спекулятивных хлебных запасов, но и весьма умеренных излишков в середняцких хозяйствах. Суды 
автоматически выносили решения о конфискации как товарных излишков хлеба, так и запасов, необходимых для 
производства и потребления. Изымали часто и инвентарь. Аресты в административном порядке и тюремные 
заключения по приговорам судов довершают картину произвола и насилия, чинимого в деревне зимой и весной 
1928/29 гг. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 "кулацких" мятежей.
   Анализ происхождения кризиса хлебозаготовок и путей его преодоления был в центре внимания апрельского 
и июльского пленумов ЦК ВКП(б) в 1928 г. На этих пленумах выявились коренные расхождения в позициях 
Бухарина и Сталина в предлагаемых ими решениях возникших проблем. Предложения Бухарина и его сторонников 
о выходе из ситуации, созданной кризисом хлебозаготовок, на путях нэпа (отказ от "чрезвычайных" мер, 
сохранение курса на подъем крестьянского хозяйства и развитие торгово-кредитных форм кооперации, 
повышение цен на хлеб и др.) были отвергнуты как уступка кулаку и проявление правого оппортунизма.
   Позиция Сталина отражала тенденцию к безоглядному форсированию коллективизации. В основе этой 
позиции лежало пренебрежение к настроениям крестьянства, игнорирование его неготовности и нежелания 
отказаться от собственного мелкого хозяйства. "Теоретическим" обоснованием форсирования коллективизации 
явилась статья Сталина "Год великого перелома", опубликованная в "Правде" 7 ноября 1929 г. Статья 
констатировала произошедший перелом в настроении крестьянства в пользу колхозов и на этом основании 
выдвигала задачу быстрейшего завершения коллективизации. Сталин оптимистически уверял, что на основе 
колхозного строя наша страна через три года станет самой хлебной страной в мире, и в декабре 1929 г. Сталин 
выступает перед аграрниками-марксистами с призывами насаждать колхозы, ликвидировать кулачество как 
класс, не пускать кулака в колхоз, сделать раскулачивание составной частью колхозного строительства. В 
отношении сельскохозяйственного производства прогнозы Сталина выглядят уже не преувеличением, но 
произвольной фантазией, мечтаниями, в которых совершенно игнорируются закономерности аграрной экономики, 
социальных отношений деревни и социальной психологии крестьянства. Через три года, когда подошел срок 
исполнения сталинских обещаний относительно превращения СССР в самую хлебную державу, в стране 
свирепствовал голод, унесший миллионы жизней. Не стали мы самой хлебной или хотя бы одной из самых хлебных 
стран мира ни через 10 лет — перед войной, ни через 25 лет — к концу правления Сталина.
   Следующий шаг на пути усиления гонки за "темпом коллективизации" был сделан на ноябрьском Пленуме ЦК 
ВКП(б) того же 1929 г. Задача "сплошной коллективизации" ставилась уже "перед отдельными областями". 
Сообщения членов ЦК, сигналы с мест о спешке и принуждении при организации колхозов не были учтены. 
Попыткой внести элементы разума, понимания сложившейся обстановки были рекомендации Комиссии 
Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам коллективизации. Выработанный ею проект постановления предлагал решить 
задачу коллективизации "огромного большинства крестьянских хозяйств" на протяжении первой пятилетки: в 
основных зерновых районах за два – три года, в потребляющей полосе — за три – четыре года. Комиссия 
рекомендовала считать основной формой колхозного строительства сельскохозяйственную артель, в которой 
"коллективизированы основные средства производства (земля, инвентарь, рабочий, а также товарный 
продуктивный скот), при одновременном сохранении в данных условиях частной собственности крестьянина на 
мелкий инвентарь, мелкий скот, молочные коровы и т. д., где они обслуживают потребительские нужды 
крестьянской семьи".
   5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) "О темпе коллективизации и мерах помощи 
государства колхозному строительству". Как и предлагалось комиссией, зерновые районы были разграничены на 
две зоны по срокам завершения коллективизации. Но Сталин внес свои поправки, и сроки были резко сокращены. 
Северный Кавказ, Нижняя и Средняя Волга должны были в основном завершить коллективизацию "осенью 1930 
г. или, во всяком случае, весной 1931 г.", а остальные зерновые районы — "осенью 1931 г. или, во всяком 
случае, весной 1932 г.". Столь сжатые сроки и признание "социалистического соревнования по организации 
колхозов" находились в полном противоречии с указанием о недопустимости "какого бы то ни было 
"декретирования" сверху колхозного движения". Хотя постановление характеризовало артель как наиболее 
распространенную форму колхозов, но всего лишь как переходную к коммуне. Были исключены положения о 
степени обобществления скота и инвентаря, о порядке образования неделимых фондов и т. д. В результате 
сталинской обработки из проекта постановления было исключено положение о том, что успешность 
коллективизации будет оцениваться ЦК не только по числу хозяйств, объединенных в кооперативы, "но, прежде 
всего, на основе того, насколько тот или иной район сумеет на основах коллективной организации средств 
производства и труда действительно расширить посевные площади, повысить урожайность и поднять 
животноводство". Тем самым создавались благоприятные условия для гонки за "стопроцентным охватом" 
вместо превращения коллективизации в средство для повышения эффективности сельскохозяйственного 
производства.
   Под сильнейшим нажимом сверху не только в передовых зерновых районах, но и в Черноземном центре, и в 
Московской области, и даже в республиках Востока выносились решения завершить коллективизацию "в течение 
весенней посевной кампании 1930 года". Разъяснительная и организационная работа в массах подменялась 
грубым нажимом, угрозами, демагогическими обещаниями.
   Итак, провозглашены насаждение колхозов и раскулачивание на базе сплошной коллективизации. Критерии 
отнесения хозяйства к категории кулацкого были определены столь широко, что под них можно было подвести и 
крупное хозяйство, и даже бедняцкое. Это позволяло должностным лицам использовать угрозу раскулачивания в 
качестве основного рычага создания колхозов, организуя давление деклассированных слоев деревни на 
остальную ее часть. Раскулачивание должно было продемонстрировать самым неподатливым непреклонность 
властей и бесполезность всякого сопротивления. Сопротивление кулачества, а также части середняков и 
бедноты коллективизации было сломлено жесточайшими мерами насилия. Неизвестны пока данные, сколько 
человек погибло с "раскулачиваемой" стороны, как в процессе самого раскулачивания, так и в результате 
выселения в необжитые районы.
   Исторические источники приводят разные данные о числе раскулаченных и выселенных хозяйств. 
Называются следующие данные: к концу 1930 г. раскулачено около 400 тыс. хозяйств (т. е. примерно половина 
кулацких хозяйств), из них выселено в отдельные районы около 78 тыс., по другим данным — 115 тыс. Хотя 
Политбюро ЦК ВКП(б) еще 30 марта 1930 г. вынесло постановление о прекращении массового выселения 
кулаков из районов сплошной коллективизации и предписало проводить его только в индивидуальном порядке, 
число выселенных хозяйств в 1931 г. возросло более чем вдвое — почти до 266 тыс.
   Раскулачиваемые делились на три категории. К первой относился "контрреволюционный актив" — участники 
антисоветских и антиколхозных выступлений (они сами подлежали аресту и суду, а их семьи — выселению в 
отдаленные районы страны). Ко второй — "крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против 
коллективизации" (их выселяли вместе с семьями в отдаленные районы). И, наконец, к третьей — "остальная 
часть кулаков" (она подлежала расселению специальными поселками в пределах районов прежнего своего 
проживания). Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. 
Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учетом "рекомендаций" деревенских 
активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую дорогу разного рода злоупотреблениям 
и сведению старых счетов. Кого отнести к кулакам? Кулак "второй" или "третьей" категории? Прежние критерии, 
над разработкой которых в предыдущие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В 
течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. 
Отсутствие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обращаться к хранящимся в сельсоветах 
налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информации ОГПУ и к доносам.
   В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% 
крестьян-середняков были осуждены как "подкулачники". Их основная вина состояла в том, что они уклонялись от 
коллективизации. Сопротивление на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) 
было более активным, чем в небольших деревнях Центральной России.
   Выселенные кулаки и середняки, которые не являлись уголовными преступниками (во всяком случае, не 
были таковыми члены их семей), оказались подвергнутыми уголовному наказанию — высылке — во внесудебном 
порядке. Это была первая волна незаконных массовых репрессий. Сосланные, хотя и направлялись 
значительной частью в необжитые районы и нередко бросались на произвол судьбы, все же, как правило, 
получали семенную ссуду (затем признанную безвозмездной) и иные средства на обзаведение. Их направляли, 
кроме того, на достаточно тяжелые работы, где не хватало рук, — на лесоразработки, торфоразработки, рудники, 
прииски, шахты, на строительные работы. 
   Если подходить к вопросу о раскулачивании с чисто экономических позиций, отбрасывая пока в сторону 
социальные, юридические, политические, нравственные проблемы, то сразу можно обратить внимание на два 
момента.
   Во-первых, раскулачивание означало устранение из деревни элемента, хотя и содержащего 
капиталистический потенциал, но обладавшего навыками культурного хозяйствования. Даже брошенные в 
отдаленные, суровые, необжитые районы, бывшие спецпереселенцы сумели в удивительно короткие сроки 
создать коллективные хозяйства, оказавшиеся передовыми. Из их среды вышли талантливые руководители 
коллективного производства. 
   Во-вторых, сумма расходов по выселению и обустройству выселенных кулаков едва ли покрывалась 
конфискованным у них имуществом.
   Неверно было бы отрицать наличие в деревне этого времени сторонников коллективизации, ее подлинных 
энтузиастов, борцов за колхозы. Они были представлены беднотой и частью середнячества. Без их активной 
поддержки ни коллективизация, ни ликвидация кулачества были бы просто невозможны. Но и самый убежденный 
сторонник коллективного земледелия не мог понять и принять того разгула бюрократического насилия, который 
ворвался в деревню зимой 1929 – 1930 гг.
   В своей статье "Головокружение от успехов", появившейся в "Правде" 2 марта 1930 г., Сталин осудил 
многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов, "чиновничье 
декретирование колхозного движения". Он критиковал излишнюю "ретивость" в деле раскулачивания, жертвами 
которого стали многие середняки. Обобществлению часто подвергался мелкий скот, птица, инвентарь, постройки, 
Необходимо было остановить это "головокружение от успехов" и покончить с "бумажными колхозами, которых 
еще нет в действительности, но о существовании которых имеется куча хвастливых резолюций". В статье, однако, 
абсолютно отсутствовала самокритика, а вся ответственность за допущенные ошибки возлагалась на местное 
руководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эффект от 
статьи, вслед за которой 14 марта появилось постановление ЦК "О борьбе против искривления партийной линии 
в колхозном движении", сказался немедленно. Пока местные партийные кадры пребывали в полном смятении, 
начался массовый выход крестьян из колхозов (только в марте — 5 млн. человек).
   Итоги первого этапа сплошной коллективизации требовали правдивого анализа, извлечения уроков из 
"перегибов" и "борьбы с перегибами", укрепления и развития тех колхозов, которые сохранятся в условиях 
подлинной свободы выбора у крестьянина. А значит, полного преодоления последствий "великого перелома" по-
сталински, выбора путей социалистического преобразования сельского хозяйства на основе восстановления 
принципов нэпа, всего разнообразия форм кооперации.
   Конечно, коррективы, по крайней мере, на первых порах, были внесены. Стали более активно применяться 
экономические рычаги. На решении задач коллективизации по-прежнему сосредоточивались основные силы 
партийных, государственных и общественных организаций. Возросли масштабы технической реконструкции в 
сельском хозяйстве — главным образом, через создание государственных машинно-тракторных станций. 
Уровень механизации сельскохозяйственных работ заметно поднялся. Государство в 1930 г. оказывало 
колхозам большую помощь, им предоставлялись существенные налоговые льготы. Зато для единоличников были 
увеличены ставки сельскохозяйственного налога, введены взимаемые только с них единовременные налоги. Рос 
также объем государственных заготовок, которые приобретали обязательный характер. Все эти, и даже 
благоприятные, изменения не дают представлений о сути изменений в самом крестьянстве. 
   Поддавшись призывам к вступлению в колхозы и обобществлению средств производства, оно фактически 
оказалось обмануто, так как было отчуждено от средств производства и утратило всякое право на них. Был 
нанесен мощный удар по крестьянскому чувству собственника, так как крестьяне были лишены права 
распоряжаться результатами своего труда — произведенной продукцией, судьбу которой стали решать местные 
партийные и советские власти. Колхозник потерял даже право самостоятельно решать вопрос о том, где он хотел 
бы жить и работать, на это требовалось разрешение властей. Сами колхозы, утратив большинство свойств 
сельскохозяйственной артели, превратились в своеобразное предприятие, подчиненное местным органам власти 
и партии.
   К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои: снизились поступления зерновых. В результате 
сложившейся системы заготовок на ряд районов страны надвинулся призрак голода. Беда пришла потому, что 
хлеб принудительно и, по сути, "под метелку" изымался и в колхозах, и в единоличных хозяйствах ради выполнения 
нереальных, произвольно установленных сталинским руководством в 1930 г. заданий индустриального развития.
   Для закупки промышленного оборудования требовалась валюта. Получить ее можно было лишь в обмен на 
хлеб. Между тем в мировой экономике разразился кризис, цены на зерно резко упали. Однако сталинское 
руководство и не подумало пересматривать установку на непосильный для страны индустриальный "скачок". 
Вывоз хлеба за границу все возрастал. Несмотря на неурожай, в основных зерновых районах страны, 
пострадавших от засухи, во время хлебозаготовок было изъято рекордное количество зерна (22,8 млн.т), из них 5 
млн. пошли на экспорт в обмен на технику (с 1931 по 1936 г. половина всей ввозимой в СССР техники была 
немецкого происхождения). Насильственное изъятие одной трети (а в некоторых колхозах — до 80%) урожая 
могло лишь окончательно расстроить производственный цикл. Уместно напомнить, что при нэпе крестьяне 
продавали всего от 15 до 20% урожая, оставляя 12 – 15% на семена, 25 – 30% — на корм скоту, а остальные 30 
– 35% — для собственного потребления.
   Летом 1931 г. было установлено правило, согласно которому натуральная оплата труда в колхозах сверх 
определенной нормы продуктами не отоваривалась, а оплачивалась деньгами. Это, по существу, было 
равносильно введению нормированного продовольственного снабжения колхозников, особенно если учесть 
финансовые затруднения многих хозяйств, бывших не в состоянии производить сколько-нибудь заметные 
денежные выплаты. В результате сложившейся ситуации осенью и зимой 1931/32 г. произошел второй отлив 
крестьян из колхозов. Резко усилился неорганизованный переход сельских жителей в промышленность и 
строительство. В 1932 г. была введена отмененная революцией паспортная система, установившая жесткий 
административный контроль за движением рабочей силы в городах, а в особенности из села в город, 
превратившая колхозников в беспаспортное население.
   В колхозах, оказавшихся в обстановке крайних продовольственных затруднений и совершенно экономически 
не заинтересованных в сдаче хлеба, получили массовое распространение попытки решить для себя 
продовольственную проблему любыми, в том числе незаконными, путями. Широко распространились случаи 
хищения хлеба, укрытия его от учета, заведомо неполного обмолота, припрятывания и т. д. Делались попытки 
заранее раздать хлеб по трудодням, провести его как расходы на общественное питание во время уборочной.
   Низкий темп хлебозаготовок в наиболее пострадавших от засухи районах было решено поднять 
применением репрессий. Выискивали "организаторов саботажа" хлебозаготовок и отдавали под суд. В районы, 
которые не могли осилить заготовки, полностью прекращали завоз каких бы то ни было товаров. Отстающие 
колхозы заносились на "черную доску", с них досрочно взыскивали кредиты, и проводилась чистка их состава. Тем 
самым еще более подрывалось и без того нелегкое экономическое положение этих хозяйств. Многие колхозники 
арестовывались и высылались. Для выполнения плана вывозился весь хлеб без исключения, в том числе 
семенной, фуражный и выданный на трудодни. Выполнившие план колхозы и совхозы облагались повторными 
заданиями по сдаче хлеба. 
   К лету 1932 г. деревня зерновой полосы России и Украины после полуголодной зимы вышла физически 
ослабленной. 7 августа 1932 г. принимается Закон об охране социалистической собственности, написанный 
собственноручно Сталиным. Он вводил "в качестве меры судебной репрессии за хищение колхозного и 
кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с 
заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего 
имущества". Амнистия по делам этого рода была запрещена. В соответствии с законом от 7 августа десятки 
тысяч колхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количества колосьев ржи или 
пшеницы. Результатом этих действий был страшный голод, от которого погибло, главным образом, на Украине, от 
4 до 5 млн. человек. Массовый голод привел к третьей волне бегства из колхозов. Имелись случаи вымирания 
целых селений.
   Особое место среди преступлений, совершенных сталинским руководством против народа, занимает 
казахстанская трагедия. В районах зернового земледелия Казахстана картина была такой же, как и в других 
названных выше краях: насильственное изъятие хлеба и в колхозах, и в единоличных хозяйствах обрекло на 
вымирание от голода многие тысячи людей. Особенно велика была смертность в поселках спецпереселенцев 
Карагандинского района. Вывезенные сюда для освоения угольного бассейна раскулаченные семьи не имели ни 
хозяйственного инвентаря, ни каких-либо запасов продовольствия, ни сколько-нибудь сносного жилья.
   Бездумная гонка темпов коллективизации, как уже говорилось, везде приводила к тяжелым последствиям. 
Но в районах с наиболее отсталыми формами хозяйства они приобретали прямо разрушительный характер. 
Такая беда постигла районы кочевого скотоводства в Казахстане и ряде других республик и областей.
   Особенно губительно последствия административного произвола сказались даже не на зерновом хозяйстве, 
а на животноводстве. С 1931 г. сталинское руководство начало осуществлять заготовку мяса теми же методами, 
какими проводились хлебозаготовки. Так же спускались не соответствовавшие реальным возможностям 
"плановые задания", которые "выколачивались" беспощадно. И в результате — подрыв животноводства, 
ухудшение жизненных условий людей. Урон, нанесенный животноводству, целые десятилетия сдерживал развитие 
сельского хозяйства. Восстановление поголовья до уровня конца 20-х годов произошло только в 50-е годы.
   Провалы экономической политики 1929 – 1932 гг. в деревне были одной из основных причин, обусловивших 
неудачу попыток досрочного выполнения первого пятилетнего плана. Основной причиной деградации 
сельскохозяйственного производства в 1929 – 1932 гг. были даже не перегибы в ходе проведения тех или иных 
массовых кампаний, а общий административно-бюрократический подход к установлению экономических 
взаимоотношений с сельским хозяйством. Перегибы же являлись, в конечном счете, неизбежным следствием 
этого подхода к сельской экономике. Главное состояло в том, что коллективизация вовсе не создала в деревне 
строя цивилизованных кооператоров. Колхоз образца 30-х годов в своих наиболее существенных чертах не 
являлся кооперативным хозяйством.
   Черты кооператива (и то зачастую формально) сохранялись в основном во внутренней организации колхоза, 
например, в наличии общего собрания колхозников, возможности выйти из колхоза вместе с некоторой частью 
средств производства, регламентации порядка и уровня оплаты труда и т. д. Но колхоз как производственная 
единица практически не обладал свойственной кооперативным предприятиям экономической 
самостоятельностью. Причем он утратил эту самостоятельность не как подчиненное звено более широкой 
кооперативной системы, которая регулировала и планировала бы снабжение и сбыт, переработку 
сельхозпродукции, финансирование, агрономическое и машинно-техническое обслуживание. Колхоз оказался 
встроенным в жесткую административную иерархию государственного планирования производства и заготовок 
сельскохозяйственной продукции, что на практике превращало кооперативную собственность в фикцию.
   В сложившейся административной системе колхоз оказался зажат в гораздо более тесные бюрократические 
тиски, нежели государственные предприятия. Последние хотя бы формально находились на хозрасчете, 
действовали в условиях самоокупаемости, а планово-убыточные пользовались государственными дотациями. 
Ничего подобного не было и не могло быть в сложившемся хозяйственном механизме даже для самых 
передовых и наилучшим образом работающих колхозов.
   Одна часть колхозного производства — обобществленный сектор — была целиком поставлена на 
обслуживание нужд государственных централизованных заготовок сельскохозяйственной продукции. Поставки 
продукции обобществленного сектора осуществлялись на основе почти безвозмездного изъятия, потому что 
заготовительные цены на зерно, державшиеся примерно на уровне 1929 г. и в то время едва покрывавшие 
издержки производства, в 30-е годы оказались фиктивными из-за значительно возросшей себестоимости 
производства зерна. Насколько велик был разрыв между ценами и себестоимостью, точно установить 
невозможно, поскольку подсчет себестоимости в колхозах с начала 30-х годов не проводился, т. е. во что колхозу 
обошлось зерно, было неважно, главное, чтобы сдал все, что положено. В производственном плане колхоза 
значились в основном натуральные показатели, в финансовом плане, разумеется, денежные, однако этот план не 
содержал стоимостной оценки значительной части продукции колхоза и издержек ее производства.
   Примерные оценки, в том числе сравнения с уровнем издержек совхозного производства, показывают, что 
издержки превышали заготовительные цены на зерно приблизительно в 2 – 3 раза. Еще хуже соотношение цен и 
себестоимости было для продукции животноводства. В то же самое время заготовительные цены на технические 
культуры были экономически обоснованными, к чему принудил почти катастрофический сырьевой голод.
   Эти обстоятельства и принудили принять экстренные меры по улучшению экономических условий для 
производителей технических культур, дабы избежать грозящей остановки легкой промышленности. Для 
производителей зерна, картофеля, овощей, мясомолочной продукции производство оставалось заведомо 
убыточным.
   Процесс производства в колхозах поддерживался по-разному. Одни колхозы, будучи вынужденными 
оплачивать поставки средств производства, создавать семенной и фуражный фонды, покрывали 
производственные затраты за счет резкого сокращения оплаты труда колхозников. Источником покрытия 
убытков выступала тем самым часть необходимого продукта, производимого в обобществленном хозяйстве. 
Некоторые хозяйства планирование заготовок ставили в особо льготные условия, позволявшие полностью 
выполнить планы по сдаче зерна и других продуктов, оставляя в своих руках довольно крупные натуральные 
фонды. Как правило, именно из таких хозяйств, которые отдавали государству только прибавочный продукт, и 
вырастали передовые колхозы с высоким уровнем оплаты труда. Часть хозяйств получала безвозмездную 
финансовую, техническую, семенную, фуражную помощь государства.
   А вот воспроизводство рабочей силы общественный сектор колхозов обеспечить не мог. Точных цифр на 
этот счет не существует, но никак не менее 60% своих доходов колхозники получали за счет личного подсобного 
хозяйства, хотя оно и облагалось налогами и натуральными поставками. Тем самым экономика колхоза получала 
подозрительное сходство с некоторыми чертами феодального поместья. Работа колхозников приобретала 
четкое деление: в общественном хозяйстве колхозник работает на государство почти безвозмездно, в личном 
хозяйстве колхозник работает на себя. Общественная собственность тем самым не только в сознании 
колхозника, но и в действительности превращалась для него в чужую, "казенную". Система бюрократического 
произвола в управлении сельским хозяйством восторжествовала. Эта система породила моменты деградации в 
сельском хозяйстве СССР и ухудшение продовольственного снабжения населения как в городе, так и в деревне.
   Начало второй пятилетки было крайне тяжелым для сельского хозяйства. Преодоление кризисной ситуации 
требовало огромных усилий и времени. Восстановление сельскохозяйственного производства началось в 1935 – 
1937 гг. Стали увеличиваться урожаи, возобновился рост поголовья скота, улучшилась оплата труда. 
Сказывались результаты и технического перевооружения сельского хозяйства. В 1937 г. система машинно-
тракторных станций (МТС) обслуживала девять десятых колхозов. Однако прирост производства за эти три года 
не покрыл потерь первых двух лет. Согласно Постановлению от 19 января 1933 г., заготовки становились 
составной частью обязательного налога, взимаемого государством и не подлежащего пересмотру местными 
властями. Но на самом деле, не снижая размера отчислений в пользу государства, постановление лишь 
утяжелило участь крестьян. В придачу к налогу колхозники обязывались оплачивать натурой услуги, 
предоставляемые им через МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% 
хлебозаготовок. Сверх того, государство полностью брало на себя контроль над размерами посевных площадей 
и урожая в колхозах, несмотря на то, что они, как предполагалось по их уставу, подчинялись только общему 
собранию колхозников. Размер государственного налога при этом определялся исходя из желаемого результата, 
а не из объективных данных.
   Наконец, чтобы закрыть всякую лазейку, через которую продукция могла бы уйти из-под контроля 
государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план по 
хлебозаготовкам, 90% намолоченного зерна отдавалось государству, а оставшиеся 10% распределялись среди 
колхозников в качестве аванса за работу. Открытие колхозных рынков, легализованных с лета 1932 г. с целью 
смягчения катастрофической ситуации с продовольствием в городах, также зависело от того, справлялись ли 
колхозы района с выполнением плана.
   Что касается коллективизации единоличных крестьянских хозяйств, которых к началу второй пятилетки 
насчитывалось около 9 миллионов, то события 1932 – 1933 гг. ее фактически приостановили. В партийной среде 
распространялись мнения о необходимости серьезного пересмотра. Высказывались, в частности, рекомендации 
о расширении личных подсобных хозяйств колхозников, о стимулировании единоличных хозяйств.
   Но 2 июля 1934 г. в ЦК ВКП(б) состоялось совещание по вопросам коллективизации, на котором выступил с 
речью Сталин. Он объявил о начале нового, завершающего этапа коллективизации. Предлагалось перейти в 
"наступление" на единоличника путем усиления налогового пресса, ограничения землепользования и т. п. В 
августе – сентябре 1934 г. были повышены ставки сельхозналога с единоличников, и, кроме того, введен для них 
единовременный налог, на 50% увеличены нормы обязательных поставок продукции государству по сравнению с 
колхозниками. Для частников оставалось только три выхода из этой ситуации: уйти в город, вступить в колхоз или 
стать наемным рабочим в совхозе. На Втором съезде колхозников (по существу, колхозных активистов), 
проходившем в феврале 1935 г., Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых земель в стране 
уже являются социалистической собственностью.
   Тогда же государство изъяло у села более 45% всей сельскохозяйственной продукции, т. е. в три раза 
больше, чем в 1928 г. Производство зерна при этом снизилось, несмотря на рост посевных площадей, на 15% по 
сравнению с последними годами нэпа. Продукция животноводства едва составила 60% уровня 1928 г.
   За пять лет государству удалось провести "блестящую" операцию по вымогательству сельхозпродукции, 
когда она покупалась по смехотворно низким ценам, едва покрывавшим 20% себестоимости. Эта операция 
сопровождалась небывало широким применением принудительных мер, которые содействовали усилению 
бюрократического характера режима. Насилие по отношению к крестьянам позволяло оттачивать те методы 
репрессий, которые позже были применены к другим общественным группам. В ответ на принуждение крестьяне 
работали все хуже, поскольку земля, по существу, им не принадлежала.
   Государство внимательно следило за всеми процессами крестьянской деятельности, которые во все 
времена и во всех странах весьма успешно осуществлялись самими крестьянами: пахотой, севом, жатвой, 
обмолотом и т. д. Лишенные всех прав, самостоятельности и всякой инициативы, колхозы были обречены на 
застой. Исторический опыт свидетельствует, что по методам и результатам социалистических преобразований 
вряд ли можно было выбрать худший вариант. Вероятный путь деревни — добровольное создание самими 
крестьянами различных форм организации производства, свободного от государственного диктата, строящего 
свои отношения с государством на основе равноправных отношений, при поддержке государства с учетом 
рыночной конъюнктуры.
   Командно-бюрократическая система управления колхозами дожила и до наших дней. Она фактически стала 
тормозом развития колхозного производства, реализации его возможностей. В ней надо искать и объяснение 
причин отставания сельского хозяйства от потребностей страны, а также бегства крестьян от земли и запустения 
деревень. Принципиальное значение имеет признание равноправными формами хозяйствования, наряду с 
колхозами, совхозами и перерабатывающими государственными предприятиями, различных кооперативных 
организаций арендаторов и других граждан, отдельных крестьянских хозяйств и личных подсобных хозяйств. 
Свободные от бюрократического командования, прежде всего, от вмешательства в производственную 
деятельность и в распоряжение продукцией, доходами и имуществом вообще, они смогут с наибольшей полнотой 
и эффективностью использовать все наличные силы и средства для подъема сельского хозяйства и для 
возрождения деревни на новой основе. Необходимым условием формирования новой системы 
производственных отношений является свободная творческая деятельность масс, их инициатива в деле поиска 
новых форм регулирования хозяйства. 
Библиографический список
1.   Кислицын С. А. История России в вопросах и ответах. Курс лекций. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997.
2.   Верт Н.История советского государства.
3.   Казиев С. Ш., Бурдина Е. Н. Отечественная история в таблицах и схемах. М: Лист, 1997.
4.   Колганов А. И. Путь к социализму. Трагедия и подвиг. М: Экономика, 1990.
5.   Страницы истории советского общества. Под ред. Кинкулькина А. Т. М, 1989.
6.   Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с 
нами в 30 – 40-е годы. М, 1989.